То, что мечталось как выговаривание перед сочувствующим и жалеющим человеком, внешне чужим, но внутренне, в моем мире, абсолютно близким и родным, превращается в лучшем случае в «рассказ об Одинокове», бормочущийся в скучном сумраке пригородного полустанка случайному знакомому.
Все сбылось. Всё, по крайней мере достаточно значительная часть, сказана. Теперь делиться не только не с кем, но и нечем. Персона обернулась персонажем. Книга эта – злорадство, тупик, петля на моей шее, итог моей несостоявшейся жизни.
А ведь могла же она состояться. Гоголь писал, что сбоку Павел Иванович Чичиков был похож на Наполеона. Вот и жизнь моя в одном из миллионов воз можных ракурсов, хотя бы в одном единственном, могла бы стать Трагедией.


870

Примечание к №851
«Зовёт меня мой Дельвиг милый» (А.Пушкин)
Это принятие смерти. И, чего там, масонства. (876)
Товарищ, верь: взойдёт она,
Звезда пленительного счастья.
Верь, товарищ, взойдёт. Нам обещано. Как же тут сбросить Пушкина с корабля современности (880), если сам корабль этот – веточка пушкинского мира? «Пушкин наше всё». ВСЁ.


871

Примечание к №853
вычурность, холодная неестественность, совершенно игнорирующая реальность, природное и естественное положение вещей
Ужас в том, что в России Запад стал Востоком. Закат – восходом. Ночь, то есть тайное, скрытое, порочное, – днём, чем то официально узаконенным, легальным. Нормой.
Возьмите западный фильм ужасов – наглую и элементарную эманацию западной демонологии – и вы увидите, что, как правило, действие там происходит на металлургических заводах, в шахтах, подвалах, на стройках. То два супермена дерутся на мечах где то в подземном гараже, круша вокруг машины и стены. То медленно опускают в доменную печь негодяя и он корчится, обдаваемый адским пламенем. Или обнажённая женщина бежит по пустому шипящему н ухающему цеху, а за ней – поросший чешуёй монстр с отвратительными крючьями. Действительно, может ли быть более сообразный фон для порносадистского действа, чем античеловеческие пейзажи литейных корпусов и циклопических карьеров? Но в СССР на фоне тех же декораций развёртывается действие чопорных официальных агиток или сентиментальнейших утренников. Перепачканные мазутом мужики и бабы рассуждают о прелестях досрочного перевыполнения плана или о радостях семейной жизни, детской и невинной. Во первых, само смещение неправдоподобно, анормально, а во вторых, и тема насилия то, конечно, никуда не исчезает. Советское кино это фильм ужасов без ужаса, фильм садомазохистский, но абсолютно бесполый, без секса. Конечно, именно такие фильмы и способны в максимальной степени подавлять психику. Ведь это десятилетиями, день за днём. Шипящие и дымящие трубы, рёв печей, скрежет моторов. Десятилетиями под официальное бормотание показывают ржавые от крови бинты, скальпель, пинцет, удалённый аппендикс, и снова бинты, марлю, скальпель. И под разговор:
– А Иванов выполнил квартальный план?
– На 182%.
– Молодец какой. Ну ничего, я с Петровым договорился на 198% выполнить.
И тут песня: «все выше, и выше, и выше». И снова показывают красные пятна, бинт, марлю, пинцет, мраморный стол и муха по нему ползёт. И всё это настолько НЕИНТЕРЕСНО, что хочется плакать. Заставьте насильно посмотреть порнографический фильм. Это травма. А заставьте посмотреть порнографический фильм без порнографии. Вот 2 часа будут показывать разбросанные лифчики и трусы и говорить, что Ленин умеет летать. И заставляют 200 миллионов человек, заставляют десятилетия. Вот она, гуманная каша, всходит то как, лезет из горшка волшебного на всю планету.
Возьмите советскую книгу, осуждающую насилие, и вы увидите, что её писал садист, садист скрытый, подавленный, но «случись чего», не оплошает (да и не плошали). Прочтите советскую статью против гомосексуализма, и вы увидите, что её писал даже не педераст, а гермафродит. Однажды я прочёл в газете статью, где радостно сообщалось, что 19 летнему гадёнышу дали 2 года каторги за то, что он смотрел и распространял видеофильмы, «пропагандирующие насилие».


872

Примечание к №864
У русских нет своего лица.
Розанов сказал:
«у нас нет совсем МЕЧТЫ СВОЕЙ РОДИНЫ.
И на голом месте выросла космополитическая мечтательность.
У греков есть она. Была у римлян. У евреев есть.
У француза – «прекрасная Франция», у англичан – «Старая Англия». У немцев – «наш старый Фриц».
Только у прошедшего русскую гимназию и университет – «проклятая Россия"».
У России нет персонификации, нет образа. Франция – «Марианна». Россия? Разве что «Россия матушка». Но образа матушки нет. Какая она? Брови, глаза, улыбка? Как одета? Ничего нет. При этом словосочетании просто перед глазами предстает гигантская плавная равнина. Или смутный образ старой матери. То есть что то и есть, но так неотчётливо, смутно. «Проклятая Россия». Но что ненавидеть конкретно, если образ расплывчат, нерезок? – Всё! Проклятая Россия это проклятый мир.