Это дико, но Гоголя (Гоголя!!!) считали РЕАЛИСТОМ. Он и был таковым, но с точки зрения максимальной степени материализации, реализаций элементарных и, следовательно, ещё поддающихся этому фантазий.
И всё сбылось. Мифы осуществляются. (894) Конечно, тут и более высокая трагедия, трагедия слишком христианского общества, монотонно христианского, и чисто, высоко христианского, с лишь рудиментарной бесовщиной. И бесовщину литература совершенно неожиданно для себя и создала, выполнила функции давно потерянного языческого коррелята. Поэтому и напряжённый интерес к литературе – тянуло на сладенькое, вкусненькое, запретненькое. Тёмненькое. «Бозецкое» – ну ладно. А черти то как? Тоже ведь интересно.
И поправить ничего нельзя. Всё обречено, фатум. Чем глубже вдумываешься, тем отчётливее понимаешь, что это всё предопределено. И индивидуальная вина и является лишь индивидуальной виной, а ни в коем случае не виной метафизической. Ничего не зависело от злой воли или ошибки отдельной личности.
Ну кто же виноват в том, что сам характер русской литературы «не тот»? Может быть, по своей сути русская литература, дополняющая монастырскую Русь, должна была быть преимущественно «ветхозаветной», содержательной. А она по сути «новозаветна» (то есть не дополняющая, а вытесняющая): абстрактно асексуальная и морализаторская. Не даёт мясца душе, не удовлетворяет и одновременно истерически взвинчивает душу (заслоняя при этом церковь). Онанисты. Целомудрие дополнила не нормальная половая жизнь, а онанизм. Уже сам по себе выбор литературы как духовной скрепы общества странен, онанистичен. Да и характер выбранной литературы, в свою очередь, тоже.


863

Примечание к №857
Розанов … был гораздо серьёзней, гораздо сосредоточенней, чем это представлялось Лосеву
Ту же ошибку совершил Бердяев. Отнюдь не философ, а лишь философствующий публицист, он совсем не понимал Розанова:
«Напрасно Розанов взывает к серьёзности против игры и забавы. Сам он лишён серьёзного нравственного характера, и всё, что он пишет о серьёзности официальной власти, остаётся для него безответственной игрой и забавой литературы».
Но Розанов умер через три года. Умер строго и мужественно. Он лежал в холодной комнате, слабый, полупарализованный старик, укутанный шалями и шубами, с надетым на голову смешным и жалким розовым капором (не было шапки). Флоренский хотел его исповедовать, а Розанов сказал:
» – Нет… Где же вам меня исповедовать… Вы подойдёте ко мне со снисхождением и с «психологией», как к «Розанову»… а этого нельзя. Приведите ко мне простого батюшку, приведите «попика» самого серенького, даже самого плохенького, который и не слыхал о Розанове, а будет исповедовать ГРЕШНОГО РАБА БОЖИЯ ВАСИЛИЯ. Так лучше».
И потом, уже коченея, прочёл Символ веры. Прочел до конца и умер.
Дай Бог каждому такой смерти. Умирать в полном сознании такому огромному «я» и так просто, спокойно. Чисто.
Бердяев писал всё в той же статье:
«Нет ни единого звука, который свидетельствовал бы, что Розанов принял Христа и в Нём стал искать спасение … Православие так же нужно для русского стиля, как самовар и блины».
Вообще Бердяев писал, что русские интеллигенты атеисты ближе к христианству, чем Розанов, что… Да что говорить… Бердяев считал, что вплоть до «Опавших листьев» Розанов даже «не удосуживался подумать о смерти».
Розанов же в 13 лет думал о смерти так, как Бердяев никогда в жизни.


864

Примечание к №854
Женщины казались все какими то необыкновенно красивыми, «европейскими»
Именно потому, что русские живут на границе с Азией, они её и ненавидят. Ошибка славянофилов в их восточничестве, выродившемся в 20 е годы в анекдотическое «евразийство». А русские именно за счет своей «татарщины» очень ценят европейский, светлый, свободный от азиатского уродства и бесформенности тип. Как Хомяков восхищался Англией. И как Бунин писал об антисоциальности всего русско азиатского. «Чудь», «меря». Для Запада это экзотика, а русский эту экзотику ежедневно на своей шкуре чувствует; Азия своей узкоглазой рожей лезет к нему в комнату из коммунального коридора. Русские всегда испытывали ненависть к азиатам. «Незваный гость хуже татарина». И до татар спасительная ненависть к «идолищам поганым», к кипчакам, половцам, хазарам. Чурки, чучмеки, чукчи…
И с такой вот точки зрения у самих русских во внешнем облике чего то не хватает. «Если бы губы Никанора Ивановича да приставить к носу Ивана Кузьмича». И непонятно, чего именно. Только когда русский выезжает в Европу, он видит «чего». Русский тип, но доведенный до конца, – вот европеец. Отточенная громада германского черепа, французское изящество, английское благородство. Конечно, в этом нет чего то милого, заспанного, азиатинки начинает не хватать. Но если побыть в Европе немного, то потом эти лица, отдельные типы, выхваченные в толпе, будут дома как прекрасная сказка восприниматься.
Это не значит, что в Европе нет некрасивых людей или их некрасивость менее резко выражена. Например, у скандинавов есть некий определённо неандертальский тип.