Эти [удовольствия-лекарства]
возникают только при обретении совершенного [состояния], а значит, они
хороши (spoydaiai) лишь привходящим образом.
Добавим, что телесных удовольствий, как сильнодействующих, ищут те, кто
не способен наслаждаться иными: эти люди, конечно, сами создают себе своего
рода жажду; но когда такие [удовольствия] безвредны, они не ставятся в вину,
а когда вредоносны - это дурно. И ведь у этих людей нет ничего иного, чем бы
они наслаждались, а для большинства отсутствие [удовольствия и страдания
равносильно] страданию: это заложено в [самом] естестве. Действительно,
живое существо постоянно напрягается, как заявляют природоведы, повторяя,
что видеть и слышать равносильно страданию, только мы, согласно их
утверждению, с этим уже свыклись.
Соответственно в молодости благодаря росту чувствуют себя как
опьяненные вином, и молодость доставляет удовольствие. А возбудимые от
естества всегда нуждаются в лечении, ведь из-за [особого] состава [естества]
тело у них постоянно пребывает уязвленным и они всегда охвачены сильным
стремлением. Удовольствие же изгоняет страдание, противоположно ли оно как
раз данному страданию, или это первое подавшееся удовольствие, будь оно
только [достаточно] сильным. Вот почему становятся распущенными и дурными.
А в удовольствиях, которые не сопряжены со страданием, не бывает
избытка, ибо все они относятся к естественным удовольствиям и не обусловлены
случайными обстоятельствами. Под удовольствиями по случайности я имею в виду
те, что исцеляют. Действительно, исцеление, кажется, потому доставляет
удовольствие, что оно происходит, когда в нас часть, оставшаяся здоровой,
производит известные действия, а естественное удовольствие - это то, что
заставляет действовать так, как свойственно данному естеству.
Одно и то же не доставляет удовольствия постоянно, ибо естество наше не
просто (me haple), а присутствует в нас и нечто другое. В силу этого мы
бренны (phthartoi). Так что, когда одна из [частей в нас] делает что-либо,
для другого [нашего] естества это противоестественно, а когда достигается
равновесие, кажется, будто действие не доставляет ни страдания, ни
удовольствия. Если естество просто, наивысшее удовольствие всегда доставит
одно и то же действие. Поэтому бог всегда наслаждается одним и простым
удовольствием, ведь не только для изменчивого возможна деятельность, но и
для неизменности, а удовольствие в спокойствии возможно скорее, чем в
движении. Однако "перемена всего слаще" (как говорит поэт), в силу известной
"подлости" [естества], ведь подобно тому, как подлый человек склонен к
перемене, так и естество, нуждающееся в перемене, - [подлое], ибо оно и не
простое, и не доброе.
Итак, сказано о воздержности и невоздержности, об удовольствии и
страдании: что они собою представляют по отдельности и в каком смысле часть
из них относится к благу, [или добродетели], а часть - ко злу, [или пороку];
еще нам осталось сказать о дружественности [и дружбе].


КНИГА ВОСЬМАЯ (О)

1(I). Вслед за этим, видимо, идет разбор дружественности (philia), ведь
это разновидность добродетели, или, [во всяком случае, нечто] причастное
добродетели (met' aretes), а кроме того, это самое необходимое для жизни.
Действительно, никто не выберет жизнь без друзей (philoi), даже в обмен на
все прочие блага. В самом деле, даже у богачей и у тех, кто имеет должности
начальников и власть государя, чрезвычайно велика потребность в друзьях.
Какая же польза от такого благосостояния (eyeteria), если отнята возможность
благодетельствовать (eyergesia), а благодеяние оказывают преимущественно
друзьям, и это особенно похвально? А как сберечь и сохранять [свое
благосостояние] без друзей, ибо, чем оно больше, тем и ненадежней? Да и в
бедности и в прочих несчастьях только друзья кажутся прибежищем. Друзья
нужны молодым, чтобы избегать ошибок, и старикам, чтобы ухаживали за ними и
при недостатках от немощи помогали им поступать [хорошо]; а в расцвете лет
они нужны для прекрасных поступков "двум совокупно идущим", ибо вместе люди
способнее и к пониманию и к действию.
Пo-видимому, в родителе дружественность к порожденному заложена от
природы, так же как в порожденном - к родителю, причем не только у людей, но
и у птиц, и у большинства животных, и у существ одного происхождения - друг
к другу, а особенно у людей, недаром мы хвалим человеколюбивых
(philanthropoi). Как близок и дружествен (hos oikeion kai philon) человеку
всякий человек, можно увидеть во время скитаний. Дружественность,
по-видимому, скрепляет и государства, и законодатели усердней заботятся о
дружественности, чем о правосудности, ибо единомыслие - это, кажется, нечто
подобное дружественности, к единомыслию же и стремятся больше всего
законодатели и от разногласий (stasis), как от вражды, охраняют
[государство].