Он не способен [приспосабливать свою] жизнь к иному человеку, за
исключением друга, ведь это рабская способность, недаром подхалимы [бывают]
из прислуги и убогие - подхалимы.
Его нелегко удивить, ибо ничто не [кажется] ему великим.
Он и не злопамятен: величавому вообще не свойственно кому-то что-то
припоминать, особенно когда [речь идет о причиненном ему] зле, скорее, ему
свойственно не замечать этого.
Он не обсуждает людей (anthropologos), ибо не станет говорить ни о
себе, ни о другом; право же, ему нет дела ни до похвал себе, ни до осуждения
других, и в свою очередь он скуп на похвалы. По той же причине он не
злословит даже о врагах, разве только когда, презирая их, хочет оскорбить.
Менее всего он склонен горевать и просить помощи в связи с
[повседневными] - необходимыми или малозначительными - делами, ибо так ведет
себя тот, кому они важны.
И тот, кто величав, склонен владеть прекрасными и невыгодными вещами, а
не выгодными и для чего-нибудь полезными, так как самодостаточному первое
более свойственно.
Принято считать, что в движениях величавый человек бывает неспешен,
голос у него глубокий, а речь уверенная, ибо не станет торопиться тот, кому
мало что важно, и повышать голос тот, кто ничего не признает великим; а
крикливость и поспешность от этого [ - от того, что все кажется важным и
значительным].

9. Таков, стало быть, величавый человек; [отклонения в сторону]
недостатка [дают] приниженного, в сторону избытка - спесивого. Но и этих
людей считают не злыми (kakoi) (так как они не делают зла), а заблудшими
(hemartemenoi). Ведь приниженный, будучи достоин блага, лишает самого себя
того, чего он достоин, и оттого, что он не считает себя достойным благ,
кажется, что он наделен неким пороком (kakon ti); и самого себя он не знает,
[иначе] он ведь стремился бы к тому, чего достоин, во всяком случае
[признавая] это благами. И тем не менее таких людей считают не глупцами, а
робкими (okneroi). Подобное мнение о самих себе, видимо, делает их хуже, ибо
всякий человек стремится к тому, что ему по достоинству, а они сторонятся
даже прекрасных дел и занятий, а равным образом и внешних благ, как будто
они [всего этого] недостойны.
Что до спесивых, то их глупость и незнание самих себя ясно видны. Не
обладая достоинством, они берутся за почетные [дела], а потом обнаруживают
свою несостоятельность; они и нарядами украшаются, и позы принимают, и все
такое [делают], желая, чтобы их успех (entykemata) был заметен; и говорят о
нем, думая, что за него их будут чтить.
Однако приниженность резче противопоставлена величавости, нежели спесь,
и встречается она чаще и хуже [спеси].
Итак, величавость, как уже было сказано, имеет дело с великой честью.

10 (IV). По-видимому, с честью связана, как было сказано в
первоначальном обзоре добродетелей, еще одна добродетель; она относится к
величавости, наверное, так же, как щедрость к великолепию. Дело в том, что
обе эти добродетели далеки от великого, но в обычных и незначительных делах
настраивают нас вести себя как должно. Подобно тому как для приобретения и
даяния имущества существует обладание серединой, а также избыток и
недостаток, так и для стремления к чести существует "больше" и "меньше"
должного, а также должный источник и способ [достижения].
Мы ведь осуждаем честолюбивого за то, что он стремится к чести больше,
чем должно, и к чести не из должного источника, нечестолюбивого - за то, что
он не собирается принимать почести даже за прекрасные дела. Бывает иногда,
как сказано в первоначальном обзоре, что честолюбивого мы хвалим за то, что
он действительно муж и любит прекрасное (philokalos), а нечестолюбивого - за
умеренность и благоразумие. Ясно, что (слово) "любитель" мы употребляем
по-разному и понятие "честолюбие" не всегда относим к одному и тому же, но
когда хвалим - [к тем, кто "любит честь"] сильнее, чем большинство, а когда
осуждаем - [к тем, кто любит ее), больше, чем должно. Поскольку же обладание
серединой здесь не имеет названия, кажется, что обе крайности оспаривают [ее
место], как незанятое. Однако в чем есть излишек и недостаток, в том есть и
середина, между тем к чести люди стремятся и больше, чем должно, и меньше,
значит, и должное [стремление] тоже существует, так что этот [душевный]
склад, представляя собою обладание серединой в отношении к чести,
заслуживает похвалы, но не имеет имени. В сравнении с честолюбием он кажется
нечестолюбием, в сравнении с нечестолюбием - честолюбием, а в сравнении с
тем и другим в известном смысле кажется и тем и другим; так, видимо, обстоит
дело и с другими добродетелями. И от того, что [держащийся середины] не
назван, кажется, что противостоят друг другу носители крайностей.