Он
отклоняется от правды, скорее, в сторону преуменьшения, потому что из-за
отвратительности преувеличения [преуменьшение] кажется более пристойным.
Кто приписывает себе больше, чем у него есть, безо всякой цели, похож
на дурного человека (иначе он не радовался бы обману), но он кажется более
пустым, нежели порочным. Если же это делают ради какой-то цели, то, чья цель
- честь или слава, тот как хвастун заслуживает осуждения, но не слишком
[сурового], а чья цель - деньги или что ведет к деньгам, тот довольно-таки
непригляден.
(Хвастуном человека делает не возможность [хвастать], а сознательный
выбор, ибо хвастуном он является по складу и потому, что он таков.)
Соответственно и среди обманщиков один рад самому обману, а другой
стремится к славе или наживе. Стало быть, те, кто хвастают ради славы,
приписывают себе такое, за что их восхваляют и почитают счастливцами; а кто
делает это ради наживы, приписывает себе то, чем можно угодить окружающим и
отсутствие чего можно скрыть, - скажем, [знания] прорицателя, мудреца,
врача. Поэтому в большинстве случаев себе приписывают такого рода вещи и
хвастают [ими]: они ведь имеют названные [свойства].
Притворы, которые говорят о себе приниженно и на словах отклоняются в
сторону преуменьшения, представляются людьми, скорее, обходительного нрава
(khariesteroi); кажется, что они говорят так не ради наживы, но избегая
важничанья, и прежде всего они отказывают себе в славном, как делал,
например, Сократ. Те, кто {притворяются} по ничтожным поводам, когда
очевидно [обратное], называются лицемерами и вполне заслуживают презрения, а
иногда это оказывается хвастовством, например одежда лаконян, ибо и излишек,
и нарочитый недостаток [могут быть] хвастливыми. А кто умеренно прибегают к
притворству и притворяются не в том, что слишком бросается в глаза, - те
кажутся обходительными. Правдивому, по-видимому, противоположен хвастун, ибо
он хуже притворы.

14 (VIII). Поскольку в жизни бывает отдых и тогда время проводят в
развлечениях, то и тут, видимо, существует известная пристойность в общении
(homilia tis emmeles): что и как следует говорить и соответственно
выслушивать. При этом будет важно различие: говорит ли человек в таких
случаях или слушает. Ясно между тем, что и в этом бывает излишек и
недостаток по сравнению с серединой. А значит, те, кто в смешном преступают
меру, считаются шутами и грубыми людьми, ибо они добиваются смешного любой
ценой и, скорее, стараются вызвать смех, чем сказать [нечто] изящное, не
заставив страдать того, над кем насмехаются.
А кто, не сказавши сам ничего смешного, отвергает тех, кто такое
говорит, считается неотесанным и скучным (skleros). Те же, кто развлекаются
пристойно, прозываются остроумными (eytrapeloi), т. е. людьми как бы
проворными (eytropoi), потому что такая подвижность, кажется, принадлежит
нраву, и, как о телах судят по движению, так и о нравах. Но поскольку
смешное встречается повсюду и большинство людей рады развлечениям и
насмешкам больше, чем следует, то и прозывают шутов остроумными, как будто
они обходительны; однако из сказанного выше ясно, что они отличаются от
остроумных, и притом значительно.
Срединному душевному складу свойственна любезность (epidexiotes), а кто
умеет быть любезным (epidexios), тому свойственно высказывать и выслушивать
[лишь] то, что подобает доброму и свободнорожденному человеку.
Действительно, есть нечто такое, что подобному человеку в качестве
развлечения прилично и говорить, и выслушивать, а развлечения
свободнорожденного отличаются от развлечении скота так же, как развлечения
воспитанного и невежи. [Разницу эту] можно увидеть [на примере] старых и
новых комедий: в первых смешным было срамословие, а в последних - скорее
намеки. С точки зрения изящества это различие существенно. По чему же тогда
надо определять умелого насмешника? по речам ли не неприличным для
свободнорожденного? или по тому, что он не заставляет страдать слушающего
[насмешки]? или по тому, что даже веселит его? или это все-таки
неопределенно? Ведь как ненависть, так и удовольствие у одного вызываются
одним, у другого - другим. Соответственно будут и слушать, ведь считается,
что, какие насмешки не стесняются выслушивать, такие и сами говорят. Но не
всякие насмешки, ибо насмешка - это своего рода поношение, а [если] иные
поношения запрещаются законодателями, то следовало бы, вероятно, запретить
также [иные] насмешки.
Человек же обходительный и свободнорожденный будет вести себя так,
словно он сам себе закон.