Скачать 76.22 Кбайт
Падение
А я не отличаюсь
сентиментальностью, так знаете, о чем я мечтал? О том, чтобы
предаваться любви душой и телом, день и ночь, в непрестанном
объятии, в экстазе наслаждения - и пусть так будет пять лет, а
потом - смерть. Увы!
Ну а раз нет целомудренных помолвок или непрестанной любви,
пусть уж будет брак со всей его грубостью, супружеской властью и
плеткой. Главное - чтобы все стало просто, как для ребенка,
чтобы каждое действие предписывалось да чтобы добро и зло были
определены произвольно, зато вполне очевидно. И я на это
согласен, при всем моем сицилианстве и яванстве, а уж к
христианам меня никак нельзя отнести, хотя к первому из них я
полон самых добрых чувств. Но на парижских мостах я узнал, что и
я боюсь свободы. Да здравствует же господин, каков бы он ни был,
лишь бы он заменял закон небес! "Отче наш, временно находящийся
на земле... О руководители наши, главари очаровательно строгие,
вожаки жестокие и многолюбимые!.." Словом, как видите, главное в
том, чтобы не быть свободным и в раскаянии своем повиноваться
тому, кто хитрее тебя. И раз все мы будем виновны - вот вам и
демократия. Да еще учтите, дорогой друг, ведь надо отомстить за
то, что мы должны умирать одиноко. Умираем мы в одиночестве, а
рабство - всеобщее состояние. Не только мы, но и другие будут
порабощены одновременно с нами - вот что важно. Все наконец
объединятся, правда стоя на коленях и склонив голову.
Значит, совсем неплохо в своей жизни уподобиться обществу, а
разве для этого не нужно, чтобы общество походило на меня?
[330]
Угрозы, позор, полиция - таковы священные основы этого
сходства. Раз меня презирают, преследуют, принуждают, стало
быть, я имею право развернуться вовсю, показать свое нутро, быть
естественным. Вот почему, дорогой мой, торжественно восславив
свободу, я втайне решил, что надо срочно отдать ее кому угодно.
И всякий раз, как я могу это сделать, я проповедую в своей
церкви - в "Мехико-Сити", призываю добрых людей покориться и
смиренно добиваться удобного состояния рабства, называя его,
однако, истинной свободой.
Но я еще не сошел с ума и прекрасно понимаю, что рабство не
настанет завтра. Это одно из благодеяний, которые принесет нам
будущее. А пока что мне надо приспособиться к настоящему и
поискать хотя бы временный выход. Вот и пришлось найти способ
распространить осуждение на всех, чтобы бремя его легче стало
dk меня самого. И я нашел способ. Будьте добры, приоткройте
окно, здесь невероятно жарко. Широко не отворяйте, меня и знобит
к тому же. Мысль моя очень проста и плодотворна. Как сделать,
чтобы все поголовно окунулись в воду, а ты бы имел право сохнуть
на солнышке? Не подняться ли на кафедру проповедника, как многие
мои знаменитые современники," и не проклясть ли человечество?
Нет, опасная штука! В один прекрасный день или ночь внезапно
раздастся хохот. Приговор, который вы бросили другим, в конце
концов полетит обратно, прямо в вашу физиономию и нанесет ей
повреждения. Ну и как же? - думаете вы. А вот вам гениальная
догадка! Я открыл, что, пока еще не пришли властители и не
принесли с собой розги, мы должны, как в свое время Коперник,
рассуждать от противного, чтобы восторжествовать. Раз мы не
можем осуждать других без того, чтобы тотчас же не осудить самих
себя, нужно сначала обвинить себя, и тогда получишь право
осуждать других. Раз всякий судья приходит в конце концов к
покаянию, надо идти в обратном направлении и начать с покаяния,
а кончить осуждением. Вы следите за моей мыслью? Чтобы она стала
вам еще яснее, сейчас расскажу, как я работаю.
Прежде всего я закрыл свою адвокатскую контору, уехал из
Парижа, .путешествовал, пытался устроиться под другим именем в
другом городе, где у меня была бы достаточная практика. В мире
немало таких городов, но случай, удобство, ирония и потребность
в известном самобичевании заставили меня выбрать вот эту столицу
воды и туманов, изрезанную каналами, загроможденную домами,
место, куда съезжаются люди со всех концов света. Я устроил свою
контору в баре матросского района. Клиентура в портах весьма
разнообразна. Бедняки не заглядывают в роскошные рестораны, а
богачи хоть раз в жизни, как вы сами знаете, попадают к нам. Я
главным образом подстерегаю какого-нибудь буржуа, заблудившегося
буржуа, и уж на него-то я воздействую во всю мощь своего
красноречия. Как виртуоз, извлекаю из него самые изысканные
мелодии.
С некоторого времени я своей полезной профессией занимаюсь в
"Мехико-Сити". Она состоит прежде всего в том, что я охотно
совершаю публичную исповедь, в чем вы имели случай убедиться.
Обвиняю себя напропалую. Это нетрудно, на меня нахлынули
[331]
воспоминания.
сентиментальностью, так знаете, о чем я мечтал? О том, чтобы
предаваться любви душой и телом, день и ночь, в непрестанном
объятии, в экстазе наслаждения - и пусть так будет пять лет, а
потом - смерть. Увы!
Ну а раз нет целомудренных помолвок или непрестанной любви,
пусть уж будет брак со всей его грубостью, супружеской властью и
плеткой. Главное - чтобы все стало просто, как для ребенка,
чтобы каждое действие предписывалось да чтобы добро и зло были
определены произвольно, зато вполне очевидно. И я на это
согласен, при всем моем сицилианстве и яванстве, а уж к
христианам меня никак нельзя отнести, хотя к первому из них я
полон самых добрых чувств. Но на парижских мостах я узнал, что и
я боюсь свободы. Да здравствует же господин, каков бы он ни был,
лишь бы он заменял закон небес! "Отче наш, временно находящийся
на земле... О руководители наши, главари очаровательно строгие,
вожаки жестокие и многолюбимые!.." Словом, как видите, главное в
том, чтобы не быть свободным и в раскаянии своем повиноваться
тому, кто хитрее тебя. И раз все мы будем виновны - вот вам и
демократия. Да еще учтите, дорогой друг, ведь надо отомстить за
то, что мы должны умирать одиноко. Умираем мы в одиночестве, а
рабство - всеобщее состояние. Не только мы, но и другие будут
порабощены одновременно с нами - вот что важно. Все наконец
объединятся, правда стоя на коленях и склонив голову.
Значит, совсем неплохо в своей жизни уподобиться обществу, а
разве для этого не нужно, чтобы общество походило на меня?
[330]
Угрозы, позор, полиция - таковы священные основы этого
сходства. Раз меня презирают, преследуют, принуждают, стало
быть, я имею право развернуться вовсю, показать свое нутро, быть
естественным. Вот почему, дорогой мой, торжественно восславив
свободу, я втайне решил, что надо срочно отдать ее кому угодно.
И всякий раз, как я могу это сделать, я проповедую в своей
церкви - в "Мехико-Сити", призываю добрых людей покориться и
смиренно добиваться удобного состояния рабства, называя его,
однако, истинной свободой.
Но я еще не сошел с ума и прекрасно понимаю, что рабство не
настанет завтра. Это одно из благодеяний, которые принесет нам
будущее. А пока что мне надо приспособиться к настоящему и
поискать хотя бы временный выход. Вот и пришлось найти способ
распространить осуждение на всех, чтобы бремя его легче стало
dk меня самого. И я нашел способ. Будьте добры, приоткройте
окно, здесь невероятно жарко. Широко не отворяйте, меня и знобит
к тому же. Мысль моя очень проста и плодотворна. Как сделать,
чтобы все поголовно окунулись в воду, а ты бы имел право сохнуть
на солнышке? Не подняться ли на кафедру проповедника, как многие
мои знаменитые современники," и не проклясть ли человечество?
Нет, опасная штука! В один прекрасный день или ночь внезапно
раздастся хохот. Приговор, который вы бросили другим, в конце
концов полетит обратно, прямо в вашу физиономию и нанесет ей
повреждения. Ну и как же? - думаете вы. А вот вам гениальная
догадка! Я открыл, что, пока еще не пришли властители и не
принесли с собой розги, мы должны, как в свое время Коперник,
рассуждать от противного, чтобы восторжествовать. Раз мы не
можем осуждать других без того, чтобы тотчас же не осудить самих
себя, нужно сначала обвинить себя, и тогда получишь право
осуждать других. Раз всякий судья приходит в конце концов к
покаянию, надо идти в обратном направлении и начать с покаяния,
а кончить осуждением. Вы следите за моей мыслью? Чтобы она стала
вам еще яснее, сейчас расскажу, как я работаю.
Прежде всего я закрыл свою адвокатскую контору, уехал из
Парижа, .путешествовал, пытался устроиться под другим именем в
другом городе, где у меня была бы достаточная практика. В мире
немало таких городов, но случай, удобство, ирония и потребность
в известном самобичевании заставили меня выбрать вот эту столицу
воды и туманов, изрезанную каналами, загроможденную домами,
место, куда съезжаются люди со всех концов света. Я устроил свою
контору в баре матросского района. Клиентура в портах весьма
разнообразна. Бедняки не заглядывают в роскошные рестораны, а
богачи хоть раз в жизни, как вы сами знаете, попадают к нам. Я
главным образом подстерегаю какого-нибудь буржуа, заблудившегося
буржуа, и уж на него-то я воздействую во всю мощь своего
красноречия. Как виртуоз, извлекаю из него самые изысканные
мелодии.
С некоторого времени я своей полезной профессией занимаюсь в
"Мехико-Сити". Она состоит прежде всего в том, что я охотно
совершаю публичную исповедь, в чем вы имели случай убедиться.
Обвиняю себя напропалую. Это нетрудно, на меня нахлынули
[331]
воспоминания.
|
|