Скачать 76.22 Кбайт
Падение
Я сразу отвел глаза, сердце у меня
забилось. Когда я снова заставил себя посмотреть в ту сторону,
черная точка куда-то исчезла. Но я вновь ее увидел и готов был
закричать, позвать на помощь. Однако оказалось, что это просто
обломок ящика, какие пароходы оставляют за собой. И все же мне
нестерпимо было смотреть на него, мне все казалось, что это
утопленник. Тогда без тени возмущения, как смиряются с роковой
вестью, давно уже зная, что это правда, я понял, что крик,
раздавшийся на Сене много лет назад, разнесшийся где-то за моей
спиной, не умолк: река повлекла его к водам Ла-Манша, и он
несется теперь по всему свету, в беспредельных просторах океана;
nm ждал меня до того дня, когда я встретил его. Я понял также,
что он и дальше будет ждать меня на морях и реках - словом,
повсюду, где окажется горькая вода моего крещения. А ведь здесь
мы тоже на воде, верно? На плоской, однообразной, бесконечной
поверхности, сливающей свои пределы с пределами земли. Просто не
верится, что мы скоро прибудем в Амстердам. Нет, никогда нам не
выбраться из этой огромной купели. Прислушайтесь. Вы разве не
слышите криков чаек? Они кличут нас. К чему же они нас
призывают?
Да это те же самые чайки, которые кричали, которые звали
меня в Атлантическом океане в тот день, когда мне стало
совершенно ясно, что я не исцелился, что я по-прежнему в тисках
и мне надо что-то сделать. Кончена блестящая карьера, но кончены
также и неистовство и судорожные рывки. Надо поко-
[319]
риться и признать себя виновным. Надо жить в мешке. Да, правда,
вы не знаете, что такое "мешок"! Так называли в средние века
каземат подземной темницы. Обычно заключенного бросали туда на
всю жизнь. Этот каземат отличался от других камер остроумно
вычисленными размерами. Он был недостаточно высок, чтобы можно
было выпрямиться во весь рост, и недостаточно длинен, чтобы
можно было лежать. Приходилось поневоле жить там скрючившись,
"по диагонали", сон сваливал человека с ног; бодрствуя, он
вынужден был сидеть на корточках. Друг мой, какая это была
гениальная находка. Так просто, а вместе с тем гениально, я
говорю это, взвешивая свои слова. Непрестанная, вынужденная
неподвижность, от которой затекало онемевшее тело, заставляя
осужденного смиряться с мыслью, что он виновен, а невиновность
дает право весело потянуться. Можете вы себе представить в таком
"мешке" человека, привыкшего к горным высотам и верхним палубам?
Что? Разве можно было жить в таких казематах и быть невиновным?
Невероятно, совершенно невероятно! А иначе разобьется весь ход
моих рассуждений. Чтобы невиновному да пришлось жить,
превратившись в горбуна, - нет, я отказываюсь допустить хотя бы
на минуту подобную гипотезу! Впрочем, нельзя никого считать
невиновным, зато с уверенностью можно утверждать, что все мы
виноваты. Каждый человек свидетельствует о преступлении всех
других - вот моя вера и моя надежда.
Поверьте, религии ошибаются, как только начинают создавать
принципы нравственности и мечут громы и молнии, устанавливая
заповеди. Нет необходимости в боге, чтобы возложить на кого-
нибудь бремя вины и наказать за нее. Это прекрасно сделают наши
ближние с нашей помощью. Вот вы сказали о Страшном суде.
Позвольте мне почтительно посмеяться над этим. Я жду его
бестрепетно, ведь я изведал кое-что страшнее: суд человеческий.
Для него нет смягчающих обстоятельств, даже благие намерения он
вменяет в вину. Слышали вы хотя бы о камере плевков? Какой-то
народ недавно придумал такую камеру, чтобы доказать, что он
самый великий народ на земле. Это каменный ящик, в котором
заключенный стоит во весь рост, но двигаться не может. Прочная
дверь этой каменной скорлупы доходит ему до подбородка. Значит,
видно только его лицо, которое каждый тюремный сторож, проходя
мимо, орошает обильным плевком. Узник, втиснутый в ящик, не
может утереться, но ему, правда, позволено закрывать глаза. Ну
вот, дорогой мой, вот вам изобретение ума человеческого. Для
этого маленького шедевра бог людям не понадобился.
Что я хочу сказать? Да то, что единственная польза от бога
была бы, если б он гарантировал невиновность, и на религию я
смотрел бы скорее как на огромную прачечную, чем она, кстати
сказать, и была когда-то, но очень недолго - в течение
meqjnk|jhu лет - и не называлась тогда религией. Однако с тех
пор не хватает мыла, а так как носы у нас грязные, то мы их друг
другу вытираем. Все пакостные, все наказанные, а туда же, плюем
на провинившихся, и хлоп - в каменный мешок! Давай, кто кого
переплюнет, вот и все.
забилось. Когда я снова заставил себя посмотреть в ту сторону,
черная точка куда-то исчезла. Но я вновь ее увидел и готов был
закричать, позвать на помощь. Однако оказалось, что это просто
обломок ящика, какие пароходы оставляют за собой. И все же мне
нестерпимо было смотреть на него, мне все казалось, что это
утопленник. Тогда без тени возмущения, как смиряются с роковой
вестью, давно уже зная, что это правда, я понял, что крик,
раздавшийся на Сене много лет назад, разнесшийся где-то за моей
спиной, не умолк: река повлекла его к водам Ла-Манша, и он
несется теперь по всему свету, в беспредельных просторах океана;
nm ждал меня до того дня, когда я встретил его. Я понял также,
что он и дальше будет ждать меня на морях и реках - словом,
повсюду, где окажется горькая вода моего крещения. А ведь здесь
мы тоже на воде, верно? На плоской, однообразной, бесконечной
поверхности, сливающей свои пределы с пределами земли. Просто не
верится, что мы скоро прибудем в Амстердам. Нет, никогда нам не
выбраться из этой огромной купели. Прислушайтесь. Вы разве не
слышите криков чаек? Они кличут нас. К чему же они нас
призывают?
Да это те же самые чайки, которые кричали, которые звали
меня в Атлантическом океане в тот день, когда мне стало
совершенно ясно, что я не исцелился, что я по-прежнему в тисках
и мне надо что-то сделать. Кончена блестящая карьера, но кончены
также и неистовство и судорожные рывки. Надо поко-
[319]
риться и признать себя виновным. Надо жить в мешке. Да, правда,
вы не знаете, что такое "мешок"! Так называли в средние века
каземат подземной темницы. Обычно заключенного бросали туда на
всю жизнь. Этот каземат отличался от других камер остроумно
вычисленными размерами. Он был недостаточно высок, чтобы можно
было выпрямиться во весь рост, и недостаточно длинен, чтобы
можно было лежать. Приходилось поневоле жить там скрючившись,
"по диагонали", сон сваливал человека с ног; бодрствуя, он
вынужден был сидеть на корточках. Друг мой, какая это была
гениальная находка. Так просто, а вместе с тем гениально, я
говорю это, взвешивая свои слова. Непрестанная, вынужденная
неподвижность, от которой затекало онемевшее тело, заставляя
осужденного смиряться с мыслью, что он виновен, а невиновность
дает право весело потянуться. Можете вы себе представить в таком
"мешке" человека, привыкшего к горным высотам и верхним палубам?
Что? Разве можно было жить в таких казематах и быть невиновным?
Невероятно, совершенно невероятно! А иначе разобьется весь ход
моих рассуждений. Чтобы невиновному да пришлось жить,
превратившись в горбуна, - нет, я отказываюсь допустить хотя бы
на минуту подобную гипотезу! Впрочем, нельзя никого считать
невиновным, зато с уверенностью можно утверждать, что все мы
виноваты. Каждый человек свидетельствует о преступлении всех
других - вот моя вера и моя надежда.
Поверьте, религии ошибаются, как только начинают создавать
принципы нравственности и мечут громы и молнии, устанавливая
заповеди. Нет необходимости в боге, чтобы возложить на кого-
нибудь бремя вины и наказать за нее. Это прекрасно сделают наши
ближние с нашей помощью. Вот вы сказали о Страшном суде.
Позвольте мне почтительно посмеяться над этим. Я жду его
бестрепетно, ведь я изведал кое-что страшнее: суд человеческий.
Для него нет смягчающих обстоятельств, даже благие намерения он
вменяет в вину. Слышали вы хотя бы о камере плевков? Какой-то
народ недавно придумал такую камеру, чтобы доказать, что он
самый великий народ на земле. Это каменный ящик, в котором
заключенный стоит во весь рост, но двигаться не может. Прочная
дверь этой каменной скорлупы доходит ему до подбородка. Значит,
видно только его лицо, которое каждый тюремный сторож, проходя
мимо, орошает обильным плевком. Узник, втиснутый в ящик, не
может утереться, но ему, правда, позволено закрывать глаза. Ну
вот, дорогой мой, вот вам изобретение ума человеческого. Для
этого маленького шедевра бог людям не понадобился.
Что я хочу сказать? Да то, что единственная польза от бога
была бы, если б он гарантировал невиновность, и на религию я
смотрел бы скорее как на огромную прачечную, чем она, кстати
сказать, и была когда-то, но очень недолго - в течение
meqjnk|jhu лет - и не называлась тогда религией. Однако с тех
пор не хватает мыла, а так как носы у нас грязные, то мы их друг
другу вытираем. Все пакостные, все наказанные, а туда же, плюем
на провинившихся, и хлоп - в каменный мешок! Давай, кто кого
переплюнет, вот и все.
|
|