Скачать 76.22 Кбайт
Падение
В женщинах я видел партнеров своеобразной игры, где они
как будто защищали свое целомудрие. Видите ли, я не выношу скуки
и ценю в жизни только развлечения. Самое блестящее общество
быстро надоедает мне, но мне никогда не бывает скучно с
женщинами, которые мне нравятся. Стыдно признаться, но я отдал
бы десять бесед с Эйнштейном за первое свидание с хорошенькой
статисткой. Правда, на десятом свидании я стал бы вздыхать об
Эйнштейне или о серьезной книге. В общем, высокие проблемы
интересовали меня лишь в промежутках между любовными
приключениями. И сколько раз бывало, что, остановившись с
друзьями на тротуаре, я вдруг терял нить мысли в горячем споре
только потому, что в эту минуту через улицу переходила какая-
нибудь обольстительница.
Итак, я вел игру. Я знал, что женщины не любят, когда к цели
идут слишком быстро. Сначала нужны были словесные упражнения,
нежность, как они говорят. Меня не затрудняли ни разговоры,
поскольку я адвокат, ни пронзительные взгляды, ибо на военной
службе я участвовал в драматическом кружке. Роли я менял часто,
но, по сути дела, пьеса была одна и та же. У меня был коронный
номер: непостижимое влечение, "что-то такое" непонятное,
беспричинное, неодолимое, хотя я бесконечно устал от любви, и
так далее - очень старая роль в моем репертуаре, но всегда
производившая впечатление. Был еще и другой номер: таинственное
блаженство, которого не давала мне еще ни одна женщина; быть
может, и даже наверное, миг счастья будет очень кратким (надо же
обезопасить себя), но ничто не может с ним сравниться. А
главное, я отработал небольшую тираду, всегда
[300]
встречавшую благосклонный прием. Я уверен, что она и вам
понравится. Суть этой тирады в горьком и смиренном признании,
что я ничтожество, пустой человек и не стою женской
привязанности, что я никогда не знал простого, бесхитростного
счастья, быть может, я предпочел бы его всему на свете, но
теперь уж поздно. О причинах этого непоправимого загадочного
g`ongd`mh я умалчивал, зная, как выгодно окутывать себя тайной.
В некотором смысле я верил тому, что говорил, - я вживался в
роль. Неудивительно, что и мои партнерши тоже спешили выйти на
сцену. Самые чувствительные из моих подруг пытались "понять
меня" и предавались меланхолическим излияниям. Другие же,
довольные тем, что я соблюдаю правила игры и до начала атаки
деликатно задерживаюсь на разговорах, иной раз сами переходили в
наступление. Для меня это был двойной выигрыш: я не только мог
тогда утолить свое вожделение, но и насладиться чувством
удовлетворенной любви к самому себе, убеждаясь всякий раз в
своей власти.
И если даже случалось, что некоторые мои партнерши
доставляли мне лишь посредственное удовольствие, я время от
времени назначал им свидания - этому способствовало вдруг
вспыхнувшее желание, которое обостряла разлука, и готовность
отозваться на него, загоравшаяся в моей прежней сообщнице; мне
хотелось убедиться, что связь наша не порвана окончательно:
стоит мне только пожелать, и она возобновится. Иной раз я брал с
женщин клятвенное обещание не принадлежать никому другому, кроме
меня, - так меня это беспокоило. Но ни сердце, ни воображение не
участвовали в этой игре. Самодовольство, укоренившееся во мне,
не допускало вопреки очевидности, чтобы женщина, принадлежавшая
мне, могла когда-нибудь принадлежать другому. Впрочем, клятва,
которой я требовал, связывала только женщину, а мне
предоставляла свободу. Покинутая мною не будет принадлежать
никому, значит, можно разорвать с нею, а иначе это почти всегда
было просто немыслимо. Что касается женщин, то проверкой раз и
навсегда были установлены прочность и длительность моей власти
над ними. Любопытно? А ведь это сущая правда, дорогой
соотечественник. Одни кричат: "Люби меня!", другие: "Не люби
меня!" А есть такая порода людей, самая скверная и самая
несчастная, которая требует: "Не люби меня и будь мне верна".
Только вот в чем дело: проверка никогда не бывает
окончательной, ее надо возобновлять с каждой новой возлюбленной.
Повторяешь, повторяешь - и создается привычка. Вскоре уже
говоришь, не думая, уже вырабатывается рефлекс, и в один
прекрасный день добиваешься обладания, не чувствуя по-настоящему
влечения. Поверьте, для некоторых людей отказаться от обладания
тем, чего они вовсе и не желают, труднее всего на свете.
Так со мною и случилась однажды неприятность, а не лишним
будет сказать, что женщина эта не очень волновала меня, но мне
нравился ее облик, в котором было что-то покорное и жаждущее.
Откровенно говоря, удовольствие оказалось посредственным, как и
следовало ожидать. Но я никогда не страдал никакими
[301]
комплексами и быстро забыл эту особу, с которой решил больше не
встречаться. Я думал, что она ничего не заметила, мне даже и на
ум не приходило, что у нее может быть свое мнение на этот счет:
ведь она была так скромна, так не походила на других женщин.
как будто защищали свое целомудрие. Видите ли, я не выношу скуки
и ценю в жизни только развлечения. Самое блестящее общество
быстро надоедает мне, но мне никогда не бывает скучно с
женщинами, которые мне нравятся. Стыдно признаться, но я отдал
бы десять бесед с Эйнштейном за первое свидание с хорошенькой
статисткой. Правда, на десятом свидании я стал бы вздыхать об
Эйнштейне или о серьезной книге. В общем, высокие проблемы
интересовали меня лишь в промежутках между любовными
приключениями. И сколько раз бывало, что, остановившись с
друзьями на тротуаре, я вдруг терял нить мысли в горячем споре
только потому, что в эту минуту через улицу переходила какая-
нибудь обольстительница.
Итак, я вел игру. Я знал, что женщины не любят, когда к цели
идут слишком быстро. Сначала нужны были словесные упражнения,
нежность, как они говорят. Меня не затрудняли ни разговоры,
поскольку я адвокат, ни пронзительные взгляды, ибо на военной
службе я участвовал в драматическом кружке. Роли я менял часто,
но, по сути дела, пьеса была одна и та же. У меня был коронный
номер: непостижимое влечение, "что-то такое" непонятное,
беспричинное, неодолимое, хотя я бесконечно устал от любви, и
так далее - очень старая роль в моем репертуаре, но всегда
производившая впечатление. Был еще и другой номер: таинственное
блаженство, которого не давала мне еще ни одна женщина; быть
может, и даже наверное, миг счастья будет очень кратким (надо же
обезопасить себя), но ничто не может с ним сравниться. А
главное, я отработал небольшую тираду, всегда
[300]
встречавшую благосклонный прием. Я уверен, что она и вам
понравится. Суть этой тирады в горьком и смиренном признании,
что я ничтожество, пустой человек и не стою женской
привязанности, что я никогда не знал простого, бесхитростного
счастья, быть может, я предпочел бы его всему на свете, но
теперь уж поздно. О причинах этого непоправимого загадочного
g`ongd`mh я умалчивал, зная, как выгодно окутывать себя тайной.
В некотором смысле я верил тому, что говорил, - я вживался в
роль. Неудивительно, что и мои партнерши тоже спешили выйти на
сцену. Самые чувствительные из моих подруг пытались "понять
меня" и предавались меланхолическим излияниям. Другие же,
довольные тем, что я соблюдаю правила игры и до начала атаки
деликатно задерживаюсь на разговорах, иной раз сами переходили в
наступление. Для меня это был двойной выигрыш: я не только мог
тогда утолить свое вожделение, но и насладиться чувством
удовлетворенной любви к самому себе, убеждаясь всякий раз в
своей власти.
И если даже случалось, что некоторые мои партнерши
доставляли мне лишь посредственное удовольствие, я время от
времени назначал им свидания - этому способствовало вдруг
вспыхнувшее желание, которое обостряла разлука, и готовность
отозваться на него, загоравшаяся в моей прежней сообщнице; мне
хотелось убедиться, что связь наша не порвана окончательно:
стоит мне только пожелать, и она возобновится. Иной раз я брал с
женщин клятвенное обещание не принадлежать никому другому, кроме
меня, - так меня это беспокоило. Но ни сердце, ни воображение не
участвовали в этой игре. Самодовольство, укоренившееся во мне,
не допускало вопреки очевидности, чтобы женщина, принадлежавшая
мне, могла когда-нибудь принадлежать другому. Впрочем, клятва,
которой я требовал, связывала только женщину, а мне
предоставляла свободу. Покинутая мною не будет принадлежать
никому, значит, можно разорвать с нею, а иначе это почти всегда
было просто немыслимо. Что касается женщин, то проверкой раз и
навсегда были установлены прочность и длительность моей власти
над ними. Любопытно? А ведь это сущая правда, дорогой
соотечественник. Одни кричат: "Люби меня!", другие: "Не люби
меня!" А есть такая порода людей, самая скверная и самая
несчастная, которая требует: "Не люби меня и будь мне верна".
Только вот в чем дело: проверка никогда не бывает
окончательной, ее надо возобновлять с каждой новой возлюбленной.
Повторяешь, повторяешь - и создается привычка. Вскоре уже
говоришь, не думая, уже вырабатывается рефлекс, и в один
прекрасный день добиваешься обладания, не чувствуя по-настоящему
влечения. Поверьте, для некоторых людей отказаться от обладания
тем, чего они вовсе и не желают, труднее всего на свете.
Так со мною и случилась однажды неприятность, а не лишним
будет сказать, что женщина эта не очень волновала меня, но мне
нравился ее облик, в котором было что-то покорное и жаждущее.
Откровенно говоря, удовольствие оказалось посредственным, как и
следовало ожидать. Но я никогда не страдал никакими
[301]
комплексами и быстро забыл эту особу, с которой решил больше не
встречаться. Я думал, что она ничего не заметила, мне даже и на
ум не приходило, что у нее может быть свое мнение на этот счет:
ведь она была так скромна, так не походила на других женщин.
|
|