Скачать 76.22 Кбайт
Падение
Какова бы ни была путаница в моих
чувствах, суть их была ясна: я удерживал подле себя своих
возлюбленных и друзей для того, чтобы пользоваться их любовью,
когда вздумается. Я сам признавал, что мог бы жить счастливо
лишь при условии, если на всей земле все люди или по крайней
мере как можно больше людей обратят взоры на меня, никогда не
узнают иной привязанности, не узнают независимости, готовые в
любую минуту откликнуться на мой призыв, обреченные, наконец, на
бесплодие до того дня, когда я удостою обласкать их лучом своего
света. В общем, чтобы жить счастливо, мне надо было, чтобы мои
избранницы совсем не жили. Они должны были получать частицу
жизни лишь время от времени и только по моей милости.
Ах, поверьте, мне совсем не доставляет удовольствия
рассказывать об этом. Стоит мне вспомнить о той полосе моей
жизни, когда я требовал все и ровным счетом ничего не давал
взамен, когда я заставлял многих и многих людей служить мне, а
их самих как будто прятал в холодильник, чтобы они всегда были
[303]
под рукой и я мог бы ими пользоваться по мере надобности, право,
уж и не знаю, как назвать то любопытное чувство, которое
возникает тогда у меня. Может быть, это стыд? Скажите, дорогой
соотечественник, ведь стыд немного жжет душу, верно? Тогда это,
пожалуй, стыд или одна из тех нелепых эмоций, которые касаются
чести. И во всяком случае, мне кажется, что это чувство не
покидало меня с того приключения, которое гвоздем засело у меня
в памяти. Я должен рассказать о нем, больше я не могу
оттягивать, несмотря на все свои отступления, а в них я проявил
столько старания, столько изобретательности, что, надеюсь, вы
воздадите мне должное.
Смотрите-ка, дождь перестал! Будьте так любезны, проводите
меня до дому. Я устал. Странное дело, устал не оттого, что много
говорил, но от одной мысли о том, что мне еще предстоит
рассказать. Ну, начнем. Восстановим в нескольких словах главное
мое открытие. Буду краток. Зачем много говорить об этом? Долой
покровы, которыми закрывают нагую статую, прочь пышные речи! Так
вот. Однажды в ноябрьскую ночь года через три после того вечера,
когда мне показалось, что кто-то смеется за моей спиной, я
возвращался домой по левому берегу Сены и пересек ее по
Королевскому мосту. Был час ночи. Моросил мелкий дождь, скорее,
изморось, разогнавшая редких прохожих. Я возвращался от своей
любовницы, которая, наверное, уже уснула. Мне было хорошо, я
чувствовал легкую усталость, успокоенное тело согревала кровь,
пробегавшая по жилам неслышно, как этот осенний дождик. На мосту
кто-то стоял, перегнувшись через перила, как будто смотрел на
реку. Подойдя ближе, я увидел, что это молодая тоненькая
женщина, вся в черном. Между черными ее волосами и воротником
пальто видна была полоска шеи, беленькой, мокрой от дождя шейки,
и это немного взволновало меня. Я на мгновение замедлил шаг, но
тут же одернул себя и двинулся дальше. Спустившись с моста на
набережную, я двинулся по направлению к бульвару Сен-Мишель, на
jnrnpnl жил. Я прошел уже метров пятьдесят и вдруг услышал шум,
показавшийся мне оглушительным в ночной тишине, - шум падения
человеческого тела, рухнувшего в воду. Я замер на месте, но не
обернулся. И тотчас же раздался крик. Он повторился несколько
раз и как будто спускался вниз по течению, но внезапно
оборвался. Молчание, наступившее вслед за тем в застывшем мраке,
показалось мне бесконечным. Я хотел побежать и не мог
пошевелиться. Я весь дрожал от холода и волнения. Я говорил
себе: "Надо скорее, скорее" - и чувствовал, как непреодолимая
слабость сковала меня. Не помню уж, что я думал тогда: "Слишком
поздно, слишком далеко" - или что-то вроде этого. Я стоял
неподвижно, прислушивался. Потом медленно двинулся дальше. И
никому ни о чем не сообщил.
Но вот мы и пришли, вот мой дом, мое убежище! Завтра?
Хорошо, как хотите. Охотно повезу вас на остров Маркен,
посмотрите на Зайдерзе. Встретимся в одиннадцать часов утра в
"Мехико-Сити". Что? Та женщина? Не знаю, честное слово, не знаю.
На другой день и еще несколько дней я не читал газет.
[304]
Кукольная деревня, не правда ли? И довольно живописная! Но я
привез вас на этот остров не ради его живописности, дорогой
друг. Каждый мог бы показать вам эти прелестные чепцы,
деревянные башмаки и расписные дома, где сидят рыбаки и курят
хороший табак, а в комнате пахнет воском. Нет, я один из тех
редких людей, кто может показать вам то, что здесь действительно
стоит посмотреть.
Мы с вами подходим к плотине. Надо идти по ней, идти как
можно дальше от этих хорошеньких домиков. Давайте теперь
присядем. Ну, что скажете? Самый унылый из всех унылых пейзажей.
Посмотрите: налево - что-то вроде груды золы, именуемой здесь
дюной; направо - серая плотина, у наших ног белесый песчаный
берег, перед нами - море, такого же цвета, как вода в корыте,
чуть-чуть подкрашенная синькой, а над этими бледными водами
раскинулось широкое небо.
чувствах, суть их была ясна: я удерживал подле себя своих
возлюбленных и друзей для того, чтобы пользоваться их любовью,
когда вздумается. Я сам признавал, что мог бы жить счастливо
лишь при условии, если на всей земле все люди или по крайней
мере как можно больше людей обратят взоры на меня, никогда не
узнают иной привязанности, не узнают независимости, готовые в
любую минуту откликнуться на мой призыв, обреченные, наконец, на
бесплодие до того дня, когда я удостою обласкать их лучом своего
света. В общем, чтобы жить счастливо, мне надо было, чтобы мои
избранницы совсем не жили. Они должны были получать частицу
жизни лишь время от времени и только по моей милости.
Ах, поверьте, мне совсем не доставляет удовольствия
рассказывать об этом. Стоит мне вспомнить о той полосе моей
жизни, когда я требовал все и ровным счетом ничего не давал
взамен, когда я заставлял многих и многих людей служить мне, а
их самих как будто прятал в холодильник, чтобы они всегда были
[303]
под рукой и я мог бы ими пользоваться по мере надобности, право,
уж и не знаю, как назвать то любопытное чувство, которое
возникает тогда у меня. Может быть, это стыд? Скажите, дорогой
соотечественник, ведь стыд немного жжет душу, верно? Тогда это,
пожалуй, стыд или одна из тех нелепых эмоций, которые касаются
чести. И во всяком случае, мне кажется, что это чувство не
покидало меня с того приключения, которое гвоздем засело у меня
в памяти. Я должен рассказать о нем, больше я не могу
оттягивать, несмотря на все свои отступления, а в них я проявил
столько старания, столько изобретательности, что, надеюсь, вы
воздадите мне должное.
Смотрите-ка, дождь перестал! Будьте так любезны, проводите
меня до дому. Я устал. Странное дело, устал не оттого, что много
говорил, но от одной мысли о том, что мне еще предстоит
рассказать. Ну, начнем. Восстановим в нескольких словах главное
мое открытие. Буду краток. Зачем много говорить об этом? Долой
покровы, которыми закрывают нагую статую, прочь пышные речи! Так
вот. Однажды в ноябрьскую ночь года через три после того вечера,
когда мне показалось, что кто-то смеется за моей спиной, я
возвращался домой по левому берегу Сены и пересек ее по
Королевскому мосту. Был час ночи. Моросил мелкий дождь, скорее,
изморось, разогнавшая редких прохожих. Я возвращался от своей
любовницы, которая, наверное, уже уснула. Мне было хорошо, я
чувствовал легкую усталость, успокоенное тело согревала кровь,
пробегавшая по жилам неслышно, как этот осенний дождик. На мосту
кто-то стоял, перегнувшись через перила, как будто смотрел на
реку. Подойдя ближе, я увидел, что это молодая тоненькая
женщина, вся в черном. Между черными ее волосами и воротником
пальто видна была полоска шеи, беленькой, мокрой от дождя шейки,
и это немного взволновало меня. Я на мгновение замедлил шаг, но
тут же одернул себя и двинулся дальше. Спустившись с моста на
набережную, я двинулся по направлению к бульвару Сен-Мишель, на
jnrnpnl жил. Я прошел уже метров пятьдесят и вдруг услышал шум,
показавшийся мне оглушительным в ночной тишине, - шум падения
человеческого тела, рухнувшего в воду. Я замер на месте, но не
обернулся. И тотчас же раздался крик. Он повторился несколько
раз и как будто спускался вниз по течению, но внезапно
оборвался. Молчание, наступившее вслед за тем в застывшем мраке,
показалось мне бесконечным. Я хотел побежать и не мог
пошевелиться. Я весь дрожал от холода и волнения. Я говорил
себе: "Надо скорее, скорее" - и чувствовал, как непреодолимая
слабость сковала меня. Не помню уж, что я думал тогда: "Слишком
поздно, слишком далеко" - или что-то вроде этого. Я стоял
неподвижно, прислушивался. Потом медленно двинулся дальше. И
никому ни о чем не сообщил.
Но вот мы и пришли, вот мой дом, мое убежище! Завтра?
Хорошо, как хотите. Охотно повезу вас на остров Маркен,
посмотрите на Зайдерзе. Встретимся в одиннадцать часов утра в
"Мехико-Сити". Что? Та женщина? Не знаю, честное слово, не знаю.
На другой день и еще несколько дней я не читал газет.
[304]
Кукольная деревня, не правда ли? И довольно живописная! Но я
привез вас на этот остров не ради его живописности, дорогой
друг. Каждый мог бы показать вам эти прелестные чепцы,
деревянные башмаки и расписные дома, где сидят рыбаки и курят
хороший табак, а в комнате пахнет воском. Нет, я один из тех
редких людей, кто может показать вам то, что здесь действительно
стоит посмотреть.
Мы с вами подходим к плотине. Надо идти по ней, идти как
можно дальше от этих хорошеньких домиков. Давайте теперь
присядем. Ну, что скажете? Самый унылый из всех унылых пейзажей.
Посмотрите: налево - что-то вроде груды золы, именуемой здесь
дюной; направо - серая плотина, у наших ног белесый песчаный
берег, перед нами - море, такого же цвета, как вода в корыте,
чуть-чуть подкрашенная синькой, а над этими бледными водами
раскинулось широкое небо.
|
|