Скачать 76.22 Кбайт
Падение
Я выпрямился и хотел было закурить сигарету, как
это бывает в минуту удовлетворения, как вдруг за моей спиной
раздался смех. Я в изумлении оглянулся - никого. Я подошел к
причалу - ни баржи, ни лодки. Вернулся на старое место - к
острову - и снова услышал у себя за спиной смех, только немного
дальше, как будто он спускался вниз по реке. Я замер неподвижно.
Смех звучал тише, но я еще явственно слышал его позади себя.
Откуда он шел? Ниоткуда. Разве только из воды. Я чувствовал, как
колотится у меня сердце. Заметьте, пожалуйста, в этом смехе не
было ничего таинственного - такой славный, естественный, почти
дружеский смех, который все ставит на свои места. Да, впрочем,
он вскоре прекратился, я ничего больше не слышал. Я пошел по
набережным, свернул на улицу Дофины, купил совсем не нужные мне
сигареты. Я был ошеломлен, я тяжело дышал. Вечером я позвонил
приятелю, его не оказалось дома. Хотел пойти куда-нибудь и вдруг
услышал смех под своими окнами. Я отворил окно. Действительно,
на тротуаре смеялись: какие-то молодые люди весело хохотали,
прощаясь друг с другом. Пожав плечами, я затворил окно, меня
ждала папка с материалами по делу, которое я вел. Я пошел в
ванную, выпил стакан воды. Увидел в зеркале свое лицо, оно
улыбалось, но улыбка показалась мне какой-то фальшивой.
Что? Простите, я задумался. Вероятно, мы завтра увидимся.
G`brp`, так будет лучше. Нет-нет, сегодня я не могу остаться. К
[292]
тому же меня зовет для консультации некий медведь косолапый -
видите, вон там? Вполне порядочный человек, а полиция по своей
мерзкой привычке ужасно придирается к нему. Вы находите, что у
него физиономия убийцы? Полноте, такая внешность естественна при
его профессии. Он действительно налетчик, и вы, конечно,
удивитесь, если я скажу, что он неплохо разбирается в живописи и
торгует картинами. В Голландии все понимают толк в живописи и в
тюльпанах. Этому человеку, несмотря на его скромный вид,
приписывают одну из самых смелых краж. Он украл картину. Какую?
Я, пожалуй, скажу. Не удивляйтесь, что я знаю. Хоть я судья на
покаянии, у меня есть свои увлечения: я состою юрисконсультом
этих славных людей. Я изучил законы страны, и у меня появилась
клиентура в этом квартале - тут не требуют предъявления диплома.
Сначала мне было нелегко, но ведь я внушаю людям доверие: у меня
такой приятный, искренний смех, такое энергичное пожатие руки, а
это большие козыри. Кроме того, я им помог в нескольких
запутанных делах, сделав это не только из корысти, но и по
убеждению. Ведь если бы сутенеры и воры всегда и всюду
подвергались суровым карам, то так называемые честные люди
считали бы себя совершенно невинными, дорогой мой. Подождите,
подождите, я уже подхожу к самой сути, по-моему, как раз этого-
то и следует избегать. Иначе уж очень бы смешно получалось.
Право, дорогой мой соотечественник, я очень вам признателен
за ваше любопытство. Но в моей истории нет ничего
необыкновенного. Раз она вас интересует, учтите, что я помнил об
этом смехе совсем недолго - несколько дней, а потом забыл о нем.
Изредка мне казалось, что я слышу его где-то в себе. Но
обычно я без всяких усилий со своей стороны думал о другом.
Должен, однако, признаться, что я больше не ходил на
набережные. Когда я проезжал там в такси или в автобусе, во мне
все замирало - в ожидании, кажется мне. Но мы спокойно проезжали
по мосту, никогда ничего не случалось, и я вздыхал с
облегчением. Как раз в ту пору у меня немного расстроилось
здоровье. Ничего определенного, просто какая-то подавленность, с
трудом возвращалось былое хорошее настроение. Я обращался к
врачам, мне прописывали всякие укрепляющие средства. Бывало,
приободришься, а потом опять раскиснешь. Жить стало невесело:
когда какая-нибудь болезнь подтачивает тело, сердце томит тоска.
Мне казалось, что я отчасти разучился делать то, чему никогда не
учился, но так хорошо умел - жить. Да, кажется, тогда-то все и
началось.
А знаете, нынче вечером я не в форме. Не клеится у меня
рассказ. Право, язык не ворочается, и все красноречие иссякло.
Погода, должно быть, виновата. Трудно дышать, воздух такой
тяжелый, просто давит на грудь. А что, если бы мы, дорогой
соотечественник, вышли прогуляться по городу? Не возражаете?
Спасибо.
Как хороши нынче вечером каналы! Я люблю, когда ветер повеет
над этими стоячими водами, принесет запах листьев,
[293]
которые мокнут в канале, и похоронный запах, поднимающийся с
баркасов, нагруженных цветами. Нет-нет, в моей любви к этим
запахам нет ничего извращенного, болезненного. Наоборот, я
сознательно стараюсь привыкнуть к ним. По правде говоря, я
заставляю себя восхищаться амстердамскими каналами. Но больше
всего на свете я, знаете ли, люблю Сицилию, она так прекрасна,
когда видишь ее с высоты Этны, всю залитую светом, видишь весь
остров и расстилающееся внизу море.
это бывает в минуту удовлетворения, как вдруг за моей спиной
раздался смех. Я в изумлении оглянулся - никого. Я подошел к
причалу - ни баржи, ни лодки. Вернулся на старое место - к
острову - и снова услышал у себя за спиной смех, только немного
дальше, как будто он спускался вниз по реке. Я замер неподвижно.
Смех звучал тише, но я еще явственно слышал его позади себя.
Откуда он шел? Ниоткуда. Разве только из воды. Я чувствовал, как
колотится у меня сердце. Заметьте, пожалуйста, в этом смехе не
было ничего таинственного - такой славный, естественный, почти
дружеский смех, который все ставит на свои места. Да, впрочем,
он вскоре прекратился, я ничего больше не слышал. Я пошел по
набережным, свернул на улицу Дофины, купил совсем не нужные мне
сигареты. Я был ошеломлен, я тяжело дышал. Вечером я позвонил
приятелю, его не оказалось дома. Хотел пойти куда-нибудь и вдруг
услышал смех под своими окнами. Я отворил окно. Действительно,
на тротуаре смеялись: какие-то молодые люди весело хохотали,
прощаясь друг с другом. Пожав плечами, я затворил окно, меня
ждала папка с материалами по делу, которое я вел. Я пошел в
ванную, выпил стакан воды. Увидел в зеркале свое лицо, оно
улыбалось, но улыбка показалась мне какой-то фальшивой.
Что? Простите, я задумался. Вероятно, мы завтра увидимся.
G`brp`, так будет лучше. Нет-нет, сегодня я не могу остаться. К
[292]
тому же меня зовет для консультации некий медведь косолапый -
видите, вон там? Вполне порядочный человек, а полиция по своей
мерзкой привычке ужасно придирается к нему. Вы находите, что у
него физиономия убийцы? Полноте, такая внешность естественна при
его профессии. Он действительно налетчик, и вы, конечно,
удивитесь, если я скажу, что он неплохо разбирается в живописи и
торгует картинами. В Голландии все понимают толк в живописи и в
тюльпанах. Этому человеку, несмотря на его скромный вид,
приписывают одну из самых смелых краж. Он украл картину. Какую?
Я, пожалуй, скажу. Не удивляйтесь, что я знаю. Хоть я судья на
покаянии, у меня есть свои увлечения: я состою юрисконсультом
этих славных людей. Я изучил законы страны, и у меня появилась
клиентура в этом квартале - тут не требуют предъявления диплома.
Сначала мне было нелегко, но ведь я внушаю людям доверие: у меня
такой приятный, искренний смех, такое энергичное пожатие руки, а
это большие козыри. Кроме того, я им помог в нескольких
запутанных делах, сделав это не только из корысти, но и по
убеждению. Ведь если бы сутенеры и воры всегда и всюду
подвергались суровым карам, то так называемые честные люди
считали бы себя совершенно невинными, дорогой мой. Подождите,
подождите, я уже подхожу к самой сути, по-моему, как раз этого-
то и следует избегать. Иначе уж очень бы смешно получалось.
Право, дорогой мой соотечественник, я очень вам признателен
за ваше любопытство. Но в моей истории нет ничего
необыкновенного. Раз она вас интересует, учтите, что я помнил об
этом смехе совсем недолго - несколько дней, а потом забыл о нем.
Изредка мне казалось, что я слышу его где-то в себе. Но
обычно я без всяких усилий со своей стороны думал о другом.
Должен, однако, признаться, что я больше не ходил на
набережные. Когда я проезжал там в такси или в автобусе, во мне
все замирало - в ожидании, кажется мне. Но мы спокойно проезжали
по мосту, никогда ничего не случалось, и я вздыхал с
облегчением. Как раз в ту пору у меня немного расстроилось
здоровье. Ничего определенного, просто какая-то подавленность, с
трудом возвращалось былое хорошее настроение. Я обращался к
врачам, мне прописывали всякие укрепляющие средства. Бывало,
приободришься, а потом опять раскиснешь. Жить стало невесело:
когда какая-нибудь болезнь подтачивает тело, сердце томит тоска.
Мне казалось, что я отчасти разучился делать то, чему никогда не
учился, но так хорошо умел - жить. Да, кажется, тогда-то все и
началось.
А знаете, нынче вечером я не в форме. Не клеится у меня
рассказ. Право, язык не ворочается, и все красноречие иссякло.
Погода, должно быть, виновата. Трудно дышать, воздух такой
тяжелый, просто давит на грудь. А что, если бы мы, дорогой
соотечественник, вышли прогуляться по городу? Не возражаете?
Спасибо.
Как хороши нынче вечером каналы! Я люблю, когда ветер повеет
над этими стоячими водами, принесет запах листьев,
[293]
которые мокнут в канале, и похоронный запах, поднимающийся с
баркасов, нагруженных цветами. Нет-нет, в моей любви к этим
запахам нет ничего извращенного, болезненного. Наоборот, я
сознательно стараюсь привыкнуть к ним. По правде говоря, я
заставляю себя восхищаться амстердамскими каналами. Но больше
всего на свете я, знаете ли, люблю Сицилию, она так прекрасна,
когда видишь ее с высоты Этны, всю залитую светом, видишь весь
остров и расстилающееся внизу море.
|
|