Скачать 76.22 Кбайт
Падение
Вам, конечно,
известно, как захватывает такая убежденность. Я тоже попытался
говорить о любви и в конце концов убедил самого себя, что я
влюбился. По крайней мере я пребывал в этой уверенности до тех
пор, пока эта глупышка не стала моей любовницей и я не понял,
что авторы, специализировавшиеся на сердечных делах, научили ее
толковать о любви, но оставили полной невеждой в любовной
практике. Я влюбился в попугайчика, а спать мне пришлось со
змеей. Тогда я стал искать у других женщин той любви, о которой
говорят книги и которой я никогда не встречал в жизни.
Но искал я без особого увлечения. Ведь больше тридцати лет я
любил только самого себя. Разве можно было расстаться с
укоренившейся привычкой? И я не расстался с ней, я проявлял лишь
слабые попытки восчувствовать страстную любовь. Я множил
обещания, я влюблялся сразу в нескольких, как бывало заводил
сразу несколько связей. И навлекал на женщин больше бед, чем во
времена моего беспечного равнодушия. Представьте себе, мой
попугайчик, дойдя до отчаяния, решила уморить себя голодом. К
счастью, я вовремя явился к страдалице и кротко поддержал ее дух
до тех пор, пока она не встретила вернувшегося из путешествия на
остров Бали интересного инженера с седеющими висками, которого
ей уже описал ее излюбленный еженедельник. Во всяком случае, я
не только не вознесся, как говорится, на седьмое небо и не
получил отпущения грехов, но еще увеличил бремя своих
провинностей и заблуждений. После этого я почувствовал такое
отвращение к любви, что долгие годы не мог без скрежета
зубовного слышать о "Жизни среди роз" или "Любви и смерти
Изольды". Я попытался отказаться на свой лад от женщин и жить
целомудренно. В конце концов с меня достаточно было их дружбы.
Но пришлось отказаться и от игры. А ведь если отбросить
влечение, то с женщинами мне было безмерно скучно; да, по-
видимому, и они тоже скучали со мной. Не было больше игры, не
было театра - одна лишь неприкрытая правда. Но правда, друг мой,
- это скука смертная.
Придя в отчаяние и от любви и от целомудрия, я наконец
решил, что мне еще остается разврат - он прекрасно заменяет
[316]
любовь, прекращает насмешки людей, водворяет молчание, а
главное, дарует бессмертие. Когда ты вполпьяна, еще не потеряв
ясности ума, лежишь поздно ночью меж двух проституток, начисто
исчерпав вожделение, надежда, знаете ли, уже не мучает тебя -
воображаешь, что отныне и впредь, на все времена, в жизни твоей
воцарится холодный рассудок, а все страдания навеки канут в
прошлое. В известном смысле я всегда погрязал в разврате,
никогда не переставая при этом мечтать о бессмертии. Это было
свойственно моей натуре и вытекало также из великой моей любви к
самому себе, о которой я уже неоднократно говорил вам. Да я
просто умирал от жажды бессмертия. Я слишком любил себя и,
разумеется, желал, чтобы драгоценный предмет этой любви жил
вечно. Но ведь в трезвом состоянии ты, немного зная себя, не
видишь достаточных оснований к тому, чтобы бессмертие было
даровано какой-то похотливой обезьяне, а следовательно, надо
раздобыть себе суррогаты бессмертия. Из-за того, что я жаждал
вечной жизни, я и спал с проститутками и пил по ночам. Утром,
разумеется, у меня было горько во рту, как оно и подобает
смертному. Но долгие часы я реял в небесах. Уж не знаю, как и
признаться, я все еще с умилением вспоминаю о некоторых ночах,
jncd` я ходил в подозрительный кабак, поджидая подвизавшуюся там
танцовщицу, даровавшую мне свои милости; во славу ее я даже
подрался однажды вечером с неким хвастливым щенком. Каждую ночь
я трепал языком у стойки бара в этом злачном месте, освещенном
багряными огнями и пропитанном пылью, врал, как зубодер на
ярмарке, и пил, пил. Дождавшись зари, я попадал наконец в вечно
не застланную постель моей принцессы, которая машинально
предавалась любовным утехам и сразу же засыпала. Потихоньку
занимался день, озаряя мое крушение, а я, недвижный, возносился
к небесам в лучах славы.
Алкоголь и женщины давали мне, признаюсь, единственное
достойное меня облегчение. Открываю вам эту тайну, дорогой друг,
не бойтесь воспользоваться ею. Вы сами тогда убедитесь, что
настоящий разврат - сущий избавитель, потому что он не налагает
никаких обязательств. Распутствуя, думаешь только о самом себе,
поэтому-то больше всего и развратничают люди, питающие великую
любовь к собственной особе. Разврат - это джунгли без будущего и
без прошлого, а главное, без обещаний и без немедленной кары.
Места, предназначенные для него, отделены от мира. Входя туда,
оставь и страх и надежду. Разговаривать там не обязательно, то,
за чем пришел, можно получить и без слов, а зачастую даже и без
денег - да-да. Ах, позвольте уж мне, пожалуйста, воздать хвалу
безвестным и позабытым женщинам, которые помогали мне тогда.
известно, как захватывает такая убежденность. Я тоже попытался
говорить о любви и в конце концов убедил самого себя, что я
влюбился. По крайней мере я пребывал в этой уверенности до тех
пор, пока эта глупышка не стала моей любовницей и я не понял,
что авторы, специализировавшиеся на сердечных делах, научили ее
толковать о любви, но оставили полной невеждой в любовной
практике. Я влюбился в попугайчика, а спать мне пришлось со
змеей. Тогда я стал искать у других женщин той любви, о которой
говорят книги и которой я никогда не встречал в жизни.
Но искал я без особого увлечения. Ведь больше тридцати лет я
любил только самого себя. Разве можно было расстаться с
укоренившейся привычкой? И я не расстался с ней, я проявлял лишь
слабые попытки восчувствовать страстную любовь. Я множил
обещания, я влюблялся сразу в нескольких, как бывало заводил
сразу несколько связей. И навлекал на женщин больше бед, чем во
времена моего беспечного равнодушия. Представьте себе, мой
попугайчик, дойдя до отчаяния, решила уморить себя голодом. К
счастью, я вовремя явился к страдалице и кротко поддержал ее дух
до тех пор, пока она не встретила вернувшегося из путешествия на
остров Бали интересного инженера с седеющими висками, которого
ей уже описал ее излюбленный еженедельник. Во всяком случае, я
не только не вознесся, как говорится, на седьмое небо и не
получил отпущения грехов, но еще увеличил бремя своих
провинностей и заблуждений. После этого я почувствовал такое
отвращение к любви, что долгие годы не мог без скрежета
зубовного слышать о "Жизни среди роз" или "Любви и смерти
Изольды". Я попытался отказаться на свой лад от женщин и жить
целомудренно. В конце концов с меня достаточно было их дружбы.
Но пришлось отказаться и от игры. А ведь если отбросить
влечение, то с женщинами мне было безмерно скучно; да, по-
видимому, и они тоже скучали со мной. Не было больше игры, не
было театра - одна лишь неприкрытая правда. Но правда, друг мой,
- это скука смертная.
Придя в отчаяние и от любви и от целомудрия, я наконец
решил, что мне еще остается разврат - он прекрасно заменяет
[316]
любовь, прекращает насмешки людей, водворяет молчание, а
главное, дарует бессмертие. Когда ты вполпьяна, еще не потеряв
ясности ума, лежишь поздно ночью меж двух проституток, начисто
исчерпав вожделение, надежда, знаете ли, уже не мучает тебя -
воображаешь, что отныне и впредь, на все времена, в жизни твоей
воцарится холодный рассудок, а все страдания навеки канут в
прошлое. В известном смысле я всегда погрязал в разврате,
никогда не переставая при этом мечтать о бессмертии. Это было
свойственно моей натуре и вытекало также из великой моей любви к
самому себе, о которой я уже неоднократно говорил вам. Да я
просто умирал от жажды бессмертия. Я слишком любил себя и,
разумеется, желал, чтобы драгоценный предмет этой любви жил
вечно. Но ведь в трезвом состоянии ты, немного зная себя, не
видишь достаточных оснований к тому, чтобы бессмертие было
даровано какой-то похотливой обезьяне, а следовательно, надо
раздобыть себе суррогаты бессмертия. Из-за того, что я жаждал
вечной жизни, я и спал с проститутками и пил по ночам. Утром,
разумеется, у меня было горько во рту, как оно и подобает
смертному. Но долгие часы я реял в небесах. Уж не знаю, как и
признаться, я все еще с умилением вспоминаю о некоторых ночах,
jncd` я ходил в подозрительный кабак, поджидая подвизавшуюся там
танцовщицу, даровавшую мне свои милости; во славу ее я даже
подрался однажды вечером с неким хвастливым щенком. Каждую ночь
я трепал языком у стойки бара в этом злачном месте, освещенном
багряными огнями и пропитанном пылью, врал, как зубодер на
ярмарке, и пил, пил. Дождавшись зари, я попадал наконец в вечно
не застланную постель моей принцессы, которая машинально
предавалась любовным утехам и сразу же засыпала. Потихоньку
занимался день, озаряя мое крушение, а я, недвижный, возносился
к небесам в лучах славы.
Алкоголь и женщины давали мне, признаюсь, единственное
достойное меня облегчение. Открываю вам эту тайну, дорогой друг,
не бойтесь воспользоваться ею. Вы сами тогда убедитесь, что
настоящий разврат - сущий избавитель, потому что он не налагает
никаких обязательств. Распутствуя, думаешь только о самом себе,
поэтому-то больше всего и развратничают люди, питающие великую
любовь к собственной особе. Разврат - это джунгли без будущего и
без прошлого, а главное, без обещаний и без немедленной кары.
Места, предназначенные для него, отделены от мира. Входя туда,
оставь и страх и надежду. Разговаривать там не обязательно, то,
за чем пришел, можно получить и без слов, а зачастую даже и без
денег - да-да. Ах, позвольте уж мне, пожалуйста, воздать хвалу
безвестным и позабытым женщинам, которые помогали мне тогда.
|
|