Это понятие "инстинктуальной силы" у Одоевского шире понятия интуиции у Бергсона, но в обоих случаях мы имеем своеобразное проявление руссоизма в учении о познавательных силах в человеке: "естественный" строй человека противопоставляется здесь тому, что внесла в познавательные силы человека цивилизация. Кстати сказать, у Одоевского (как у Бергсона) понятие "инстинктуальной силы" выходит за пределы только познавательной функции - она связана и с биосферой в человеке. Здесь Одоевский, следуя еще Шеллингу и всем тогдашним натуралистам, особо внимательно относится к изучению магнетизма и сомнамбулизма.<<34>>

Противопоставление инстинктуальной силы рассудку не имеет у Одоевского такого резкого значения, как, например, у Бергсона, - по Одоевскому, должно стремиться к синтезу их. "Великое дело, - пишет он, - понять инстинкт" (т. е. возвести его в форму разумности - В. З.). "Необходимо, чтобы разум иногда оставался праздным и переставал устремляться вне себя, чтобы углубляться внутрь себя, дать место "инстинктуальным силам". И в этом учении Одоевский намечает тему, которая в учении славянофилов и ряда позднейших русских философов выступает на первый план, - воссоздания целостности и в путях познания. Формула Одоевского: "надо возвести ум до инстинкта" близка и к тому церковному учению, которое ставит духовной жизни задачу "возвести ум в сердце".<<35>> Только у Одоевского нет здесь места для действия благодати, - он стоит на позиции натурализма в своей мистической гносеологии. Так как в каждом человеке есть врожденные идеи (которые Одоевский называет "предзнанием"),<<36>> то для него умственный процесс заключается в овладении этим врожденным богатством. Сверх того, Одоевский учил о "внезапно раскрывающемся перед нами новом мире идей", когда мы углубляемся в себя.<<37>>

Любопытно отметить, что Одоевский, в порядке интуиции, защищал мысль о выведении материальности из энергии. "Может быть, - писал он в каком-то интуитивном предвосхищении идей XX века, - один день отделяет нас от такого открытия, которое покажет произведение вещества от невещественной силы". Приведем еще одно его замечание, касающееся той же темы: "если будет когда-либо найдено, что одного действия электричества достаточно для превращения одного тела в другое, - что такое будет материя?"

В связи с этим предположением о возможности "дематериализации" материи, стоит убеждение Одоевского, что вообще современное естествознание покоится на ошибочном использовании отдельных опытов вне их связи с целым. Эмпиризм вообще не знает "целого", которое открывается лишь "инстинктуальной силе".<<38>> Поэтому Одоевский ожидает "новой науки", которая преодолеет специализацию и охватит природу, как целое, как живое единство. Предтеч этой "новой науки" Одоевский видит в Карусе, Гёте, Ломоносове. "Наука должна стать поэтической", - утверждает он, - среди мотивов этого взгляда приводит он то, что без художественного дара не овладеть тайной мира. Как всякие доказательства покоятся не на одних данных рассудка, но требуют и некоторого резонанса чувств, так и при усвоении того, что добыла наука, нужно уметь возбудить тоже некий "симпатический" резонанс, т. е. надо "поэтически" воспринимать построения науки. Вся человеческая речь, при ее огромном богатстве, оказывается недостаточной, если она не возбуждает такого "поэтического" резонанса, - идеалом для речи является та сила выражения, которую мы находим в искусстве... Отсюда ясно, что эстетический момент увенчивает все знание, все понимание, - эстетическое восприятие является вершинной точкой построения. Для Одоевского поэтическое чутье, если оно не осложняется другими элементами, вводит нас всегда в истину, - человек никогда не ошибается, когда руководствуется инстинктуальной силой.

В эстетике Одоевский высшее место отводит музыке, - но и все искусства, все, что развивает эстетическую культуру, несет высшие ценности. В искусстве, по мысли Одоевского, действует сила, которую, быть может, имели раньше все, но которая утеряна человечеством благодаря развитию рассудочности.<<39>> "Мы ищем причаститься в искусстве этой силе, - говорит Одоевский, - "поэтическая стихия есть самая драгоценная сила души".<<40>> В этой формуле эстетический гуманизм (как высшее выражение секулярного мировоззрения), впервые выраженный, как мы видели, у Карамзина и Жуковского, достигает своего законченного выражения. Из эстетического начала вытекает, по Одоевскому, и моральная жизнь - и в этом учении о существенном единстве эстетической и моральной сферы (что и является основным тезисом эстетического гуманизма) Одоевский остается близок к шиллеровской идее "Schöne Seele". "Нравственность не есть цель поэзии, - писал в одном месте Одоевский, - но я утверждаю, что поэт есть непременно человек нравственный".

Этические воззрения Одоевского связаны с той же "инстинктуальной силой", какая дает в познании высшие достижения. Одоевский признает "инстинктуальное познание добра и зла", и, руководствуясь им, Одоевский сурово осуждает современность, находящуюся в плену материальных интересов.