Гегель пленяет Бакунина прежде всего строгим единством системы, последовательным имманентизмом, глубоким ощущением конкретного бытия и его идеалистическим истолкованием, - но еще важнее то, что с Гегелем в Бакунине окончательно оформляется "теургическое беспокойство", ответственное отношение к "тайне истории".<<31>> "Мое личное "я" (писано в 1837-ом году), пишет Бакунин, ничего не ищет ныне для себя, его жизнь отныне будет жизнью в абсолютном... Мое личное "я"... обрело абсолют... моя жизнь в известном смысле отождествилась с абсолютной жизнью". Это поистине мистическое, религиозное освещение своего внутреннего мира светом Абсолюта, по существу, продолжает мистическое истолкование Фихте. У Бакунина исчезает совершенно противоположение добра и зла, столь существенно связанное с этической установкой: "нет зла, все - благо", читаем в одном письме: "все сущее, есть жизнь духа, нет ничего вне духа". "Жизнь полна ужасных противоречий..., но она прекрасна, полна мистического, святого значения, полна присутствия вечного, живого Бога".<<32>> В это же время он ставит вопрос о "новой религии", которая всецело будет имманентна, - "о религии жизни и деятельности... это будет новое откровение".<<33>> "Случай есть ложь, призрак, - в истинной и действительной жизни нет случая, там все - святая необходимость". "Конечный человек отделен от Бога, - для него действительность и благо не тождественны, для него существует разделение добра и зла... но через сознание человек возвращается из конечности к своему бесконечному существу". "Для религиозного человека нет зла; он видит в нем призрак, смерть, ограниченность, побежденную откровением Христа. Благодать... рассеивает туман, отделявший его от солнца".

В этой "новой" религии борются между собой откровение и рассудок, - а между ними действует мысль, которая "преображает рассудок в разум, для которого нет противоречий, и для которого все благо и прекрасно". "Ежедневность есть самый страшный призрак, оковывающий нас ничтожными, но сильными, невидимыми цепями". В освобождении от "ежедневности" заключается путь к истинной действительности, и в первое время (еще в России) Бакунин полон мистического восторга от русской "действительности": "должно сродниться с нашей прекрасной русской действительностью и, оставив все пустые претензии, ощутить в себе, наконец, законную потребность быть действительными русскими людьми". Отзвуки этих мыслей мы еще встретим у Белинского.

К этому же времени (1840-ой год) относится теоретическая статья Бакунина "О философии" (в журнале "Отечественные записки"),<<34>> - в этой статье, чисто теоретической, выступают те же мотивы, которые мы сейчас отметили в религиозной установке Бакунина. Истина состоит в "разумном единстве всеобщего и особенного, бесконечного и конечного, единого и многоразличного", "отвлеченного конечного и неотвлеченного бесконечного". Познание должно "объяснить тайну реализации", - выводить единичное и особенное из всеобщего, "из единой и всеобщей мысли" через "развитие мыслей, независимо от опыта". Закваска гегелианства начинает действовать и в отношении проблемы познания, - еще сильнее сказывается это во второй теоретической статье Бакунина,<<35>> в которой он излагает "феноменологию духа" Гегеля. Статья несамостоятельна, но в ней еще ярче высказана основная идея Гегеля, что единичное самосознание движется "всеобщей сущностью". В переписке Бакунина находим приложение к антропологии этих общих положений. "Смерть - совершенное разрушение индивидуальности, - писал он, - есть высшее исполнение личности..., поэтому смерть присутствует... в самых высших минутах жизни".<<36>> "Индивидуальность должна пройти, исчезнуть для того, чтобы стать личностью", - в глубине индивидуальности каждого человека действует "коренящийся в ней Бог".<<37>> Однако, "личность Бога, бессмертие и достоинство человека могут быть поняты только практически, только путем свободного дела..., природа дела в том (ведь) и заключается, что оно утверждает Бога внутри самого себя".<<38>> Это уже новый мотив (общий ряду русских мыслителей, - подробнее см. в главе о Герцене), который вполне последовательно превращает человека в "инструмент" Духа и потому вне "дела" (т. е. "реализации" всеобщего в конкретной действительности) нельзя мыслить подлинности жизни Духа в единичном человеке. К этому времени относится и мысль Бакунина, что "новая религия" "должна быть в области жизни ("дела"), а не теории". "Жизнь (т. е. "дело") полна мистического смысла, полна присутствия вечного, живого Бога". Во всем этом уже налицо симптомы нового периода в философском развитии Бакунина, - у него начинается уже определенный уклон от Гегеля, который скоро кончится разложением гегелианства.