История русской философии.
Эта формула неточно передает мысль Самарина, который настаивал на
реальности внечувственного знания рядом с чувственным, но не выводит второго из
первого.
84 Гершензон (Ibid. Стр. 119) категорически утверждает это.
85 Соч. Т. I, стр. 137.
86 Ibid., Т. I, стр. 141.
87 Очень хорошо изложил эту полемику Самарина с Кавелиным
Гершензон (Op. cit., стр. 141-149).
88 Соч. Т. VI, стр. 403.
89 Ibid. Т. VI, стр. 509.
90 Ibid. Т. V, стр. 458.
91 Соч. Т. I, стр. 13.
92 Ibid. Т. VI, стр. 485.
93 Ibid. Т. VI, стр. 463.
94 Ibid. T. VI, стр. 509.
95 Ibid. Т. VI, стр. 513.
96 Ibid. Т. VI, стр. 513.
97 Ibid. T. VI, стр. 544.
98 Ibid. Т. VI, стр. 551.
99 См. об этом, особенно в книге Чижевского "Гегель в России",
стр. 166 ff.
ГЛАВА V.
ГЕГЕЛЬЯНСКИЕ КРУЖКИ. Н. В. СТАНКЕВИЧ. М. А.
БАКУНИН. В. Г. БЕЛИНСКИЙ.
1. Мы переходим теперь к тому течению русской мысли, которое в 30-е и
40-е годы, т. е. одновременно со славянофилами, развивалось вне церковной идеи и
стремилось укрепить и утвердить эстетический гуманизм, как основу всего
мировоззрения. Этот, если угодно, воскресший эстетический гуманизм приобретает
новую творческую силу, обнаруживает бесспорную живучесть, как основной
принцип русского секуляризма. В этом его движущая и вдохновляющая сила, - и
в этом же притягательность его для тех русских мыслителей, которые движутся в
линиях секуляризма и решительно отделяют религиозную сферу от идеологии, от
философской мысли. У многих представителей этого течения мы встречаем подлинную
и глубокую личную религиозность, которая кое у кого сохраняется на всю жизнь, -
но это не мешает им вдохновляться началами автономизма, развивать свои
построения в духе секуляризма. В этом смысле не случайно, что почти все
защитники секуляризма оказываются в то же время "западниками", - т. е. открыто и
прямо примыкают к западной секулярной культуре и стремятся связать пути русской
мысли с проблемами Запада. Другой характерной чертой этого течения является
социально-политический радикализм, в котором по-новому воскресает и
своеобразно углубляется "теургическое беспокойство" - чувство ответственности за
историю и искание путей к активному вмешательству в ход истории. Все эти черты
вместе образуют идеологию русской внецерковно мыслящей интеллигенции,
замыкающейся, по верному выражению одного писателя, в своеобразный "орден" - с
прочной традицией в путях мышления, с своеобразной психологией секты -
фанатической и нетерпимой.
Все это очень неблагоприятно, конечно, было для развития философии как
таковой. Ряд бесспорных философских дарований (Бакунин, Герцен, Чернышевский,
позже Михайловский) отдают свое вдохновение не философии, а философской
публицистике (достаточно ярко представленной и в Западной Европе). Мы увидим
далее, что это в известной степени было связано с некоторыми принципиальными
моментами, - в частности, с идеей непосредственного перехода работы мысли в
действие, в конкретную историческую деятельность. Это явление неслучайное для
русской мысли, - в нем по-новому выступает мотив целостности, уже
знакомый нам. Даже те мыслители, которые от трансцендентализма переходят к
позитивизму, даже они по существу остаются "полупозитивистами", так как
привносят в свое мировоззрение элементы идеализма, не выводимые из позитивного
материала, а просто присоединяемые ими - явно или тайно - к своему позитивизму.
В развитии русского западничества, русского социальнополитического
радикализма по-разному влияет немецкая или французская мысль, - но над всем этим
возвышается, все объединяет эстетический гуманизм. На путях секуляризма и
построения "независимой" и автономной системы мысли последней заветной идеей
является вера в "правду" и "красоту", но не столько в форме, какую этому придал
Шиллер (Schöne Seele!), a в несколько иных тонах (хотя по существу это остается
шиллерианством). Шеллинг и Гегель оба вдохновляют русскую мысль в рамках
шиллерианства (как и сами в начале вдохновлялись Шиллером). И, конечно, при
изучении всего этого течения важны не только отдельные мыслители, но и та
духовная атмосфера, в которой они жили. Это была атмосфера философской
культуры; в широких кругах русского общества интересовались и жили
философскими вопросами. Об этом много пишет Герцен в своих мемуарах "Былое и
думы", об этом много рассказывает Тургенев (напр., в "Рудине" или "Гамлете
Щигровского уезда"). Очень интересно с этой точки зрения погрузиться в изучение
семьи Бакуниных,<<1>> с которыми были связаны столь многие
выдающиеся люди этого периода.
Философские кружки (преимущественно в Москве),<<2>> собирали,
главным образом, молодежь, но их влияние не ограничивалось только периодом
юности, а переходило в дальнейшие годы. О кружках, с которыми были связаны
Чаадаев и Хомяков, Киреевские, Самарин и К. Аксаков, нам уже приходилось
говорить. Сейчас мы переходим к двум другим кружкам, - один из них возглавлялся
Н. В. Станкевичем, другой Герценом, но оба кружка были очень связаны между собой
персонально.