<<91>> Этот мотив постепенно выдвигается у Белинского на первый план, - и вопрос метафизического обоснования персонализма приобретает для него первостепенное значение. "Что мне в том, - пишет он несколько позже, - что живет общее, когда страдает личность". И в другом месте: "для меня теперь человеческая личность выше истории, выше общества, выше человечества". "Общее, это - палач человеческой индивидуальности; оно опутало ее страшными узами". "Сам Спаситель сходил на землю и страдал за личного человека". Но наиболее острое и сильное выражение весь этот строй мысли получил в знаменитом письме Боткину (I-III 1841-го года):<<92>> "Субъект у Гегеля не сам по себе цель, но средство для мгновенного выражения общего... Смейся, как хочешь, а я свое: судьба субъекта, индивидуума, личности важнее судеб всего мира... и гегелевской Allgemeinheit. Мне говорят: развивай все сокровища своего духа для свободного самонаслаждения духом... Кланяюсь покорно, Егор Федорович (Гегель)<<93>>..., но если бы мне удалось влезть на высшую ступень лестницы развития, я и там попросил бы вас отдать мне отчет во всех жертвах живой жизни и истории... иначе я с верхней ступени лестницы бросаюсь вниз головой. Я не хочу счастья и даром, если не буду спокоен насчет каждого из моих братии... Говорят, что дисгармония есть условие гармонии; может быть, это очень выгодно и усладительно для меломанов, но уж, конечно, не для тех, кому суждено выразить своей участью идею дисгармонии...".

Начиная с этого момента, в котором утверждение абсолютной ценности личности выражено с полной силой, хотя и слишком патетически, в Белинском развивается постепенно новое мировоззрение, в котором еще очень много есть отзвуков гегелианства,<<94>> но основной акцент которого лежит в утверждении персонализма. Именно темы персонализма склоняют мысль Белинского к социализму, - конечно, утопическому, ибо другого тогда и не было, да к другому Белинский и не мог бы пристать. "Утопия земного рая", как верно характеризует все социалистические построения XIX-го века П. И. Новгородцев в своей книге "Об общественном идеале",<<95>> влекла к себе Белинского так же, как она влекла в это время Герцена, Боткина и др. Во имя личности, во имя ее нормального развития и обеспечения "каждому" возможности этого развития, стоит Белинский за социалистический идеал. Человек метафизически не прочен, - в этой мысли, уводившей Белинского от системы Гегеля, заключался первый новый шаг в его мысли ("разве рождение и гибель человека не случайность?" - спрашивает Белинский в одном письме; "разве жизнь наша не на волоске ежечасно и не зависит от пустяков? Мертвая и бессознательно разумная природа... поступает с индивидуумом хуже, чем злая мачеха"). Но если природа безжалостна, то тем более оснований для людей бережно заботиться о каждом человеке. Справедливо указывает Анненков, что уже у славянофилов (в их воспевании "общины") есть начатки "русского социализма";<<96>> но социалистические упования стали захватывать русскую мысль уже с 20-ых годов.<<97>> Движущей силой всего этого движения в русской мысли XIX-го века была забота о "каждой" личности, т. е. мотивы персонализма, - и в Белинском, после его отрыва от "примирительного консерватизма", социалистический утопизм развивается именно во имя освобождения личности от гнета современного строя. Неудивительно, что довольно скоро социализм Белинского оказывается либерализмом с уклоном в сторону социальных реформ. Белинский вместе с Герценом является основателем русского либерализма, соединяющегося часто с исканием "социальной правды"; во всяком случае, базой нового мировоззрения Белинского является защита личности. Он не углубляется больше в метафизику, после того, как радикально отверг имперсоналистический момент в метафизике Гегеля: вся работа мысли Белинского уходит в сферу этики. Отсюда надо объяснять смягчение социального радикализма у него. "Я знаю, - писал он (в последние годы жизни), - что промышленность - источник великих зол, но она же - источник и великих благ. Собственно, она только последнее: зло во владычестве капитала, в его тирании над трудом".<<98>> Чисто этический характер персонализма Белинского вырождается постепенно в просвещенский гуманизм, - Белинский начинает восхвалять Вольтера и отворачивается от Руссо и даже от веры в "souveraineté du peuple": "где и когда народ освободил себя?", - спрашивает он: "всегда и все делалось через личности". "Бакунин и славянофилы сильно помогли мне, - признается Белинский в одном письме, - сбросить мистическое верование в народ". Элементы просвещенства начинают сильно окрашивать историософские взгляды Белинского. В 1845-ом году он писал Герцену: "в словах Бог и религия вижу тьму, мрак, цепи и кнут". Самым ярким выражением просвещенских идей у Белинского является знаменитое письмо его к Гоголю по поводу известных уже нам "Выбранных мест из переписки". "Церковь, - писал он в этом письме, - была и остается поборницей неравенства, льстецом власти, врагом и гонительницей братства между людьми".