Гамалея), было среди них много искренних и глубоких идеалистов. Русские масоны были, конечно, "западниками", они ждали откровений и наставлений от западных "братьев", вот отчего очень много трудов положили русские масоны на то, чтобы приобщить русских людей к огромной религиозно-философской литературе Запада.

В переводческой и оригинальной масонской литературе<<62>> довольно явственно выступает основная религиозно-философская тема - учение о сокровенной жизни в человеке, о сокровенном смысле жизни вообще. Здесь теоретический и практический интерес сливались воедино; особую привлекательность этой мистической метафизике придавала ее независимость от официальной церковной доктрины, а в то же время явное превосходство, в сравнении с ходячими научно-философскими учениями эпохи. "Эзотеричность" этой мистической антропологии и метафизики, ее доступность не сразу, а лишь по ступеням "посвящения", конечно, импонировала не менее, чем уверенность масонских учений в том, что истина сохранилась именно в их преданиях, а не в церковной доктрине. Для русского общества учения, которые открывались в масонстве, представлялись проявлением именно современности - в ее более глубоком течении. Легендарные рассказы о храме Соломона, символические прикрасы в книгах, в церемониях импонировали вовсе не тем, что их считали идущими от древности, а тем, что за ними стояли современные люди, часто с печатью таинственности и силы. Масонство тоже, как и вся секуляризованная культура, верило в "золотой век впереди", в прогресс, призывало к творчеству, к "филантропии". В русском масонстве формировались все основные черты будущей "передовой" интеллигенции - и на первом месте здесь стоял примат морали и сознание долга служить обществу, вообще практический идеализм. Это был путь идейной жизни и действенного служения идеалу. Наука, вопросы мировоззрения и "внутренняя" религиозная жизнь (т. е. свободная от следования Церкви) - все это соединилось вместе, создавало свой особый стиль жизни и мысли.

Для значительной части масонов была очень привлекательна и ценна надежда на проникновение в "эзотерическую" сторону христианства, которую им заслоняла "внешняя" Церковь. На этом пути масонство призывало к единству веры и знания - разум без веры не в состоянии познать таинственную сторону бытия, а вера без разума впадает в суеверие. В обоих случаях необходима свобода, - и разум и мистическая жизнь "вольностью процветают"; свобода нужна и во взаимных отношениях науки и мистического ведения. Любопытно отметить напечатание в журнале Новикова "Утренний Свет" (уже масонского направления) передовой статьи, в которой доказывается нелепость учений Руссо: если бы люди попали "в состояние, сходное с природой", то они были бы не блаженными и счастливыми, а "плутами и негодяями". Так же энергично отвергается и другая идея Руссо, что просвещение (цивилизация) привело к "порче нравов". В этой защите культуры и просвещения звучит у масонов гностический мотив: необходимо успевать в просвещении (конечно, "истинном"), чтобы возрастать морально. Высшие ступени духовной жизни открываются через углубление мистического ведения, - и этот путь восхождения по существу бесконечен. Один историк этой эпохи<<63>> удачно говорит о масонском утопизме ("конечному существу возможно дойти до такого совершенства, что осуществится подробное понятие о целом мире", - говорил наиболее глубокий из русских масонов Шварц). Совершенно напрасно и решительно неверно замечает Шпет о русском масонстве, что "философия задохнулась в его добронравии",<<64>> - надо сказать как раз обратно: оккультное, мистическое понимание морали требовало "просвещения", но, конечно, в единстве с идеей добра. Моралистическая установка в отношении к науке, к истине, вытекавшая в масонстве из принятой в нем антропологии (см. дальше), оказалась особенно близкой русскому сознанию - до наших дней тянется непрерывной цепью учение о неотделимости "истинного" знания от идеи добра.

Рядом с призывом к "истинному просвещению" в масонстве идет и "пробуждение сердца". Тут вливается в масонство аскетическая традиция оккультизма, требующая "отсечения страстей", "насилования воли" (без чего невозможно освободить в себе "внутреннего человека"). Справедливо замечает Флоровский,<<65>> что здесь "характерно острое чувство не столько греха, сколько нечистоты" (как препятствия к взлетам духа ввысь). В мистической антропологии, которой следовало масонство, громадное значение имела доктрина первородного греха и учение о "совершенном" Адаме. "Восстановление" этого "изначального совершенства" в XIX веке приняло более натуралистическую окраску в учении о "сверхчеловеке", в замыслах "человекобожества...".<<66>>

Нет надобности нам входить в подробности мистического учения о космосе и человеке, как оно развивалось на страницах русских масонских изданий.<<67>> Все же приведем один характерный отрывок, утверждающий принципиальный - антропоцентризм всего умонастроения. "Без человека вся природа мертва", читаем здесь,<<68>> "весь порядок не что другое, как хаос.