Скачать 126.16 Кбайт
Деконструкция (Differаnсе)
С одной стороны, те знаки либерализации мира, которые он усматривает в развитии языка, философии и науки, представляются весьма значительными и даже в какой-то мере достаточными для начала того невероятного культурного синтеза, который он связывает с конструированием грамматологии как нового мира культуры. С другой стороны, уже тогда Деррида понимает то, что впоследствии становится, по сути, общим местом деконструкции = что позитивный синтез нового культурного мира не может считаться возможным, причем в принципе, из-за множества причин, среди которых отсутствие метода и средств еще не являются самыми существенными. Однако в ¦Грамматологии¦ Деррида но преимуществу оптимистично рассматривает перспективы начала нового культурного синтеза и связывает их с тем, что он определяет как отъединение рационализма от логики/Логоса, отъединение, возможности которого появились, как он считает, с развитием кибернетики и гуманитарных наук. Причины, которые побуждают Деррида пускаться в подобного рода рассуждения, в общем, достаточно прозрачны: для того, чтобы претендовать на деконструкцию тех смыслоозначений, которые имеют своим источником Логос, необходимо, как минимум, пользоваться тем языком, который будет звучать в деконструируемом материале, будет слышен н хотя бы относительно понятен тем, кому адресуется критика деконструкции.
Вместе с тем очевидно, что именно в ¦Грамматологии¦ декоиструктивистский проект впервые сталкивается с тем
14
логически/рационалистическим парадоксом, который впоследствии будет ставиться ему в вину многими критиками деконструкции. Очень удачно, как представляется, выразил этот парадокс Дж. Каллер, когда заметил, что в своих взаимоотношениях с логикой/рациональностыо деконструкция похожа на человека, рубящего как раз тот сук, на котором он в данный момент восседает16. В более поздних своих текстах Деррида уже, по всей видимости, не опасается такого обвинения, противопоставляя ему (или, если угодно, соглашаясь с ним) свою идею беспочвенности человеческого существования (анализ этой идеи = чуть позже), когда даже срубание этой ¦логической ветви¦ ничем, по сути, не грозит человеку, ибо под деревом человеческого познания нет топ твердой почвы, на которую мог бы упасть человек и о которую он мог бы ушибиться. Однако это представление появится позже, а пока, в (¦Грамматологии¦. Деррида стремится, с одной стороны, сохранить те тонкие нити рациональности, которые связывают (как ему кажется) его концепцию с дискурсом западной культуры, а с другой = как можно более радикально отделить свою концепцию от идеи Логоса, повинного в той репрессии письменности, которая осуществлялась на протяжении всей истории западной культуры.
¦Эпоха Логоса, отмечает Деррида, = унижает, дискриминирует письменность, которая рассматривается лишь как медиация медиации¦17. Именно Логос устанавливает то особое, интимное отношения связи и лаже совпадения его с голосом, о чем так много рассуждал Гуссерль и к чему обращается Деррида в ¦Голосе и феномене¦. Эту идею, хотя в совершенно ином ключе и с иными следствиями, разделяет и Деррида, когда пишет в ¦Грамматологии¦: ¦В рамках Логоса его неразрывная связь с phone, с голосом, совершенно очевидна. Сущность phone несомненно близка к тому, что в представлении о ¦мысли¦ как о Логосе относится к ¦значению¦, к тому, что производит значение, получает его, говорит им, ¦компонует¦ его¦18. Унижение, которому подвергается письменность в эпоху Логоса, заключается в том, что письменность рассматривается здесь ¦как то, что выпадает из значения, оказывается посторонним, внешним значению¦19, хотя именно письменность, по Деррида, есть то, что формирует значение, в чем реализуется и проявляется игра смыслоозначения как способ существования мира человека и человека в мире.
15
Это, в общем, пренебрежительное отношение к письменности сформировалось, как считает Деррида, уже у Аристотеля. ¦Для Аристотеля слова сказанные являются символами мысленного опыта, тогда как письменные знаки есть лишь символы слов произнесенных. Голос, производящий ¦первые символы¦, состоит в сущностной и интимной связи с разумом. Этот первый означатель находится в особом положении по сравнению с другими означателями, он фиксирует ¦мысленные опыты¦, который сами отражают вещи мира. Между разумом и миром существует отношение естественной сигнификации, между разумом и Логосом = отношение конвенционального символизма. Первой конвенцией, непосредственно связанной с естественной сигнификацией, является устный язык, Логос. Как бы то ни было, именно естественный язык оказывается наиболее близким к означаемому, независимо от того. определяется ли он как смысл (мыслимый или живой) или как вещь. Письменный означатель, по Аристотелю, всегда лишь техничен и репрезентативен, он не имеет конструктивного значения¦20. Именно Аристотель заложил ту интерпретацию письменности, которая до сих пор является доминирующей в западной культуре, где ¦понятие письменности... остается в рамках наследия логоцентризма, являющегося одновременно фоноцентризмом: в рамках представления об абсолютной близости голоса и Бытия, абсолютной близости голоса и значения Бытия, голоса и идеальности значения¦21.
Вместе с тем очевидно, что именно в ¦Грамматологии¦ декоиструктивистский проект впервые сталкивается с тем
14
логически/рационалистическим парадоксом, который впоследствии будет ставиться ему в вину многими критиками деконструкции. Очень удачно, как представляется, выразил этот парадокс Дж. Каллер, когда заметил, что в своих взаимоотношениях с логикой/рациональностыо деконструкция похожа на человека, рубящего как раз тот сук, на котором он в данный момент восседает16. В более поздних своих текстах Деррида уже, по всей видимости, не опасается такого обвинения, противопоставляя ему (или, если угодно, соглашаясь с ним) свою идею беспочвенности человеческого существования (анализ этой идеи = чуть позже), когда даже срубание этой ¦логической ветви¦ ничем, по сути, не грозит человеку, ибо под деревом человеческого познания нет топ твердой почвы, на которую мог бы упасть человек и о которую он мог бы ушибиться. Однако это представление появится позже, а пока, в (¦Грамматологии¦. Деррида стремится, с одной стороны, сохранить те тонкие нити рациональности, которые связывают (как ему кажется) его концепцию с дискурсом западной культуры, а с другой = как можно более радикально отделить свою концепцию от идеи Логоса, повинного в той репрессии письменности, которая осуществлялась на протяжении всей истории западной культуры.
¦Эпоха Логоса, отмечает Деррида, = унижает, дискриминирует письменность, которая рассматривается лишь как медиация медиации¦17. Именно Логос устанавливает то особое, интимное отношения связи и лаже совпадения его с голосом, о чем так много рассуждал Гуссерль и к чему обращается Деррида в ¦Голосе и феномене¦. Эту идею, хотя в совершенно ином ключе и с иными следствиями, разделяет и Деррида, когда пишет в ¦Грамматологии¦: ¦В рамках Логоса его неразрывная связь с phone, с голосом, совершенно очевидна. Сущность phone несомненно близка к тому, что в представлении о ¦мысли¦ как о Логосе относится к ¦значению¦, к тому, что производит значение, получает его, говорит им, ¦компонует¦ его¦18. Унижение, которому подвергается письменность в эпоху Логоса, заключается в том, что письменность рассматривается здесь ¦как то, что выпадает из значения, оказывается посторонним, внешним значению¦19, хотя именно письменность, по Деррида, есть то, что формирует значение, в чем реализуется и проявляется игра смыслоозначения как способ существования мира человека и человека в мире.
15
Это, в общем, пренебрежительное отношение к письменности сформировалось, как считает Деррида, уже у Аристотеля. ¦Для Аристотеля слова сказанные являются символами мысленного опыта, тогда как письменные знаки есть лишь символы слов произнесенных. Голос, производящий ¦первые символы¦, состоит в сущностной и интимной связи с разумом. Этот первый означатель находится в особом положении по сравнению с другими означателями, он фиксирует ¦мысленные опыты¦, который сами отражают вещи мира. Между разумом и миром существует отношение естественной сигнификации, между разумом и Логосом = отношение конвенционального символизма. Первой конвенцией, непосредственно связанной с естественной сигнификацией, является устный язык, Логос. Как бы то ни было, именно естественный язык оказывается наиболее близким к означаемому, независимо от того. определяется ли он как смысл (мыслимый или живой) или как вещь. Письменный означатель, по Аристотелю, всегда лишь техничен и репрезентативен, он не имеет конструктивного значения¦20. Именно Аристотель заложил ту интерпретацию письменности, которая до сих пор является доминирующей в западной культуре, где ¦понятие письменности... остается в рамках наследия логоцентризма, являющегося одновременно фоноцентризмом: в рамках представления об абсолютной близости голоса и Бытия, абсолютной близости голоса и значения Бытия, голоса и идеальности значения¦21.
|
|