Скачать 126.16 Кбайт
Деконструкция (Differаnсе)
Философы, по Шестову, задают подобные вопросы профессионально (хотя, как правило, начинают как любители). Когда человек болен, призывают врача; когда он умирает или вопрошает о смерти, должны звать философа, точнее, философию. Эти рассуждения Шестова представляют собой парафраз Платоновского Федра (80е), где философия определяется как melete thanatou, ¦практикующая смерть¦, берущая на себя заботу о смерти¦ (отсюда очень близко до хайдеггеровского понятия ¦заботы¦, ¦Sorge¦, и Деррида эту линию прослеживает в ¦Даре¦).
Неизбывное одиночество, точнее, единственность смерти и незаменимость умирающего (то есть, любого и каждого из нас), таким образом, имеет в качестве своего побочного или, если угодно, основного продукта, осознание субъектом самого себя, своей истинной сути (даже если эта суть сводится просто к отъединению себя от мира и других людей). Платон и вся христианская традиция идентифицируют эту сущность с душой, Деррида называет ее ¦субъективностью¦. То, что
86
происходит в связи с умиранием, он определяет как ¦субъективирующую интериоризацию¦5.
Если отвлечься сейчас от проблемы смерти и посмотреть на философию Деррида в общем, особенно в свете его последних публикации, то все более очевидно, что именно тематика субъективности или субъективирующей интериоризации является стержневой для деконструкции. Тяжкий философский грех, в котором так часто обвиняют деконструкцию = эстетизм = действительно присутствует в ней. Причем в деконструкции можно найти обе разновидности эстетизма -- и расхожий вариант игры с примерами, (ротационный метод¦, по выражению Кьеркегора) и кантовскую эстетику (из ¦Критики способности суждения¦, где эстетическое суждение, как суждение о красоте, не может устанавливать или предписывать себе те концепции, согласно которым оно судит). Эстетизм Деррида определяется его субъективизмом, его предпочтительным вниманием к тому, что Кьеркегор называл ¦внутренним Я¦.
Проблема смерти, поэтому, вполне логично (хотя это слово и нельзя применять к деконструкции) приобретает статус центральной в деконструкции, как то и должно быть в философии, если следовать Сократу и Платону. Из анализа этой проблематики (или прислушивания к ней) протягиваются цепочки ко многим ранним концепциям Деррида.
Итак, вернемся к проблематике смерти, дара смерти как единственной возможности обрести себя и попробуем проследовать за Деррида в ее анализе. Помимо этой содержательной цепочки еще две линии рассмотрения, которые следует держать в поле зрения = упомянутую выше топографию углов и связь тематики смерти с другими деконструктивистскими понятиями и концепциями.
Одним из деконструктивистских понятий последних лет является понятие секрета, тайны, неповторимых и потому непередаваемых дискурсивными средствами особенностей конкретного индивида, ситуаций его существования. ¦Дар смерти¦ обращает внимание на ту смысловую коннотацию этого термина, которая имеет своим началом латинское ¦secretum¦, что означает ¦отделять¦, ¦выделять¦ (в русском языке этот смысл сохранен в основном в медицинской терминологии, например, ¦железы внутренней секреции¦). Эта секретность (точнее, ¦секреторность¦) характеризует то, что происходит с душой или субъективностью в ситуации умирания = она отделяется от тела, отстраняется от него6. Отделясь от видимого тела. душа становится невидимой, и
87
такой же невидимой, непроницаемой ни для чьего глаза, ни для каких средств выражения оказывается секрет существования этой души.
Что касается смерти другого (а это, не следует забывать, есть третье направление анализа, в котором Деррида следует за Левинасом), то там секрет, точнее, секреторность становится ключом для угадывания смысла еще одного нового для деконструкции понятия = оплакивания умерших (особенно в ¦Glas¦). Скорбь, оплакивание умершего другого состоит в отделении себя от этого другого, в переживании его, в отстранении от его существования в том смысле, что скорбящий научается (или учится, ибо процесс этот никогда не может быть завершен) жить без умершего, существовать в мире, где его уже больше нет. Феномен неизбывности и незавершенности скорби по поводу смерти другого представляет собой, однако, не только пример незавершенной секреторности, но и секрет сам по себе = как то, что скорбящий не может сделать достоянием других, еще живых людей, равно как и не осознает до конца сам. Это амбивалентное секреторно-секретное таинство смерти другого, которое дополняется еще одной гранью секретности =- отделением от скорбящего той части мира, которой был для него умерший, и которую теперь никто и ничто другое в мире не способно заменить, что ведет к специфической попытке справиться со смертью, избыть ее. Эта попытка, вернее, ее механизм, называется Деррида ¦психоаналитической экономией секретности как оплакивания или экономией оплакивания как секретности¦7.
Психоанализ хотя и обозначается Деррида, как первый угол топографии его анализа, занимает, вообще говоря, довольно скромное место в общей экспозиции, как кажется, во многом потому, что Деррида как бы ожидает от читателя способности самому осуществить деконструктивистское приложение психоанализа к проблематике смерти, точнее, уловить следы его приложения в тексте без подробных разъяснений автора.
Неизбывное одиночество, точнее, единственность смерти и незаменимость умирающего (то есть, любого и каждого из нас), таким образом, имеет в качестве своего побочного или, если угодно, основного продукта, осознание субъектом самого себя, своей истинной сути (даже если эта суть сводится просто к отъединению себя от мира и других людей). Платон и вся христианская традиция идентифицируют эту сущность с душой, Деррида называет ее ¦субъективностью¦. То, что
86
происходит в связи с умиранием, он определяет как ¦субъективирующую интериоризацию¦5.
Если отвлечься сейчас от проблемы смерти и посмотреть на философию Деррида в общем, особенно в свете его последних публикации, то все более очевидно, что именно тематика субъективности или субъективирующей интериоризации является стержневой для деконструкции. Тяжкий философский грех, в котором так часто обвиняют деконструкцию = эстетизм = действительно присутствует в ней. Причем в деконструкции можно найти обе разновидности эстетизма -- и расхожий вариант игры с примерами, (ротационный метод¦, по выражению Кьеркегора) и кантовскую эстетику (из ¦Критики способности суждения¦, где эстетическое суждение, как суждение о красоте, не может устанавливать или предписывать себе те концепции, согласно которым оно судит). Эстетизм Деррида определяется его субъективизмом, его предпочтительным вниманием к тому, что Кьеркегор называл ¦внутренним Я¦.
Проблема смерти, поэтому, вполне логично (хотя это слово и нельзя применять к деконструкции) приобретает статус центральной в деконструкции, как то и должно быть в философии, если следовать Сократу и Платону. Из анализа этой проблематики (или прислушивания к ней) протягиваются цепочки ко многим ранним концепциям Деррида.
Итак, вернемся к проблематике смерти, дара смерти как единственной возможности обрести себя и попробуем проследовать за Деррида в ее анализе. Помимо этой содержательной цепочки еще две линии рассмотрения, которые следует держать в поле зрения = упомянутую выше топографию углов и связь тематики смерти с другими деконструктивистскими понятиями и концепциями.
Одним из деконструктивистских понятий последних лет является понятие секрета, тайны, неповторимых и потому непередаваемых дискурсивными средствами особенностей конкретного индивида, ситуаций его существования. ¦Дар смерти¦ обращает внимание на ту смысловую коннотацию этого термина, которая имеет своим началом латинское ¦secretum¦, что означает ¦отделять¦, ¦выделять¦ (в русском языке этот смысл сохранен в основном в медицинской терминологии, например, ¦железы внутренней секреции¦). Эта секретность (точнее, ¦секреторность¦) характеризует то, что происходит с душой или субъективностью в ситуации умирания = она отделяется от тела, отстраняется от него6. Отделясь от видимого тела. душа становится невидимой, и
87
такой же невидимой, непроницаемой ни для чьего глаза, ни для каких средств выражения оказывается секрет существования этой души.
Что касается смерти другого (а это, не следует забывать, есть третье направление анализа, в котором Деррида следует за Левинасом), то там секрет, точнее, секреторность становится ключом для угадывания смысла еще одного нового для деконструкции понятия = оплакивания умерших (особенно в ¦Glas¦). Скорбь, оплакивание умершего другого состоит в отделении себя от этого другого, в переживании его, в отстранении от его существования в том смысле, что скорбящий научается (или учится, ибо процесс этот никогда не может быть завершен) жить без умершего, существовать в мире, где его уже больше нет. Феномен неизбывности и незавершенности скорби по поводу смерти другого представляет собой, однако, не только пример незавершенной секреторности, но и секрет сам по себе = как то, что скорбящий не может сделать достоянием других, еще живых людей, равно как и не осознает до конца сам. Это амбивалентное секреторно-секретное таинство смерти другого, которое дополняется еще одной гранью секретности =- отделением от скорбящего той части мира, которой был для него умерший, и которую теперь никто и ничто другое в мире не способно заменить, что ведет к специфической попытке справиться со смертью, избыть ее. Эта попытка, вернее, ее механизм, называется Деррида ¦психоаналитической экономией секретности как оплакивания или экономией оплакивания как секретности¦7.
Психоанализ хотя и обозначается Деррида, как первый угол топографии его анализа, занимает, вообще говоря, довольно скромное место в общей экспозиции, как кажется, во многом потому, что Деррида как бы ожидает от читателя способности самому осуществить деконструктивистское приложение психоанализа к проблематике смерти, точнее, уловить следы его приложения в тексте без подробных разъяснений автора.
|
|