Скачать 126.16 Кбайт
Деконструкция (Differаnсе)
.. и антропоморфизмов:... истины есть иллюзии, которые забыли об этой своей иллюзорной природе¦16. Вопрос, которым вполне закономерно задается Ницше, есть проблема импульса, инициирующего это движение, силы, которая заставляет маршировать метафоры и антропоморфизмы и создавать тем самым референциальную иллюзию Бытия или истины. Ответ на этот вопрос известен = таким импульсом является воля к власти, которая приводит в движение все человеческие устремления, в том числе ¦и так называемое когнитивное побуждение, стремление знать¦17.
Не анализируя ницшеанское представление о воле к власти, обратим внимание на то, что речь здесь идет о силе, энергии человеческого бытия, т.е. о том, что отсутствует в структуралистской парадигме, а в феноменологии Гуссерля получает название ¦немотивированного источника творения¦, ¦неуправляемого генезиса Бытия¦. Как полагает Ницше, воля к власти выражается, прежде всего, как потребность в организации хаоса вечности, в приведении его в определенный порядок, что, в свою очередь, находит свое выражение в бесконечной цепочке интерпретации, которым подвергает (или при помощи которых переиначивает) мир человек. Таким образом, как отмечает Деррида, Ницше вводит в свои анализ ¦всю тематику активных интерпретаций, замещающих непрерывные бесплодные попытки дешифровки, целью которой считается обнаружение истины как презентации вещи в модусе ее присутствия. То, что становится результатом подобной дешифровки, есть лишь шифр, точнее, ключ к шифру, причем без искомой истины, или, по крайней мере, система шифров, в которой не доминирует ценность истины, превращенной, по сути, в некоторую функцию, которая лишь описывается и интерпретируется¦18 Интерпретация, согласно Ницше, есть ¦введение значения¦ (или ¦обман посредством значения¦, ¦хитрость значения¦ = Sinnhineinlegen) = создание знаков или, точнее, создание предметов/фигур как знаков, что всегда предполагает метафорическую фигурацию. Таким образом, ¦ничего не понимаемо, по лишь обозначаемо и искажаемо¦19. Любое обозначение, осуществляемое целенаправленно (а это всегда происходит в процедуре смыслоозначения), содержит в себе, как считает Ницше, стремление уравнять причину и следст-
56
вне и как таковое несет с собой явное насилие над объектом обозначения, ибо ¦всякий раз, когда нечто делается целенаправленно, результатом этого действия будет фундаментальное отличие от предполагаемого эффекта¦20.
В этом толковании можно усмотреть определенное сходство с традиционными метафизическими представлениями, встречающимися, например, у Канта или Гегеля, для которых трансформация объекта перцепции связана с воздействием особых когнитивных структур или самого механизма рефлексии.
Такое объединение, будучи, бесспорно, новым словом в западной философии, позволяет Ницше избежать некоторых традиционных тупиков и противоречий логоцентристской ментальности, в частности, тех из них, которые касаются проблем генезиса и функционирования значения. Представление о значении, господствовавшее на протяжении веков в западной философии (и, по сути, остающееся таковым и сейчас), заключается в том, что значение есть некоторая объективная (как реально существующая) или объективированная (как навязываемая познанию) структура Бытия, становящаяся затем феноменом человеческого существования или фактом знания. ¦Значение присутствует для индивида в жизни мира в форме настоящего¦23 и становится той основой, но поводу которой (или ради создания которой) разворачивается весь дискурс западной культуры: ¦дискурс есть манифестация значения¦24. Даже если учитывать точку зрения тех, кто, как феноменологи или постструктуралисты, настаивают на вторичном, ¦вслед-за-бытийственном¦ характере значения, все же и для них значение сохраняет принци-
57
пиальный для метафизики статус объекта, того, что может быть познано (познаваемо), что может быть освещено когнитивным светом разума (не говоря уже о том, что разум признается основной инстанцией смыслоозначения). В небольшом фрагменте ¦Как ¦истинный мир¦ стал басней¦25 Ницше анализирует то, что он называет ¦историей одного заблуждения¦ и что имеет, как кажется, непосредственное отношение к эволюции представления о значении в метафизической философии. В этом фрагменте Ницше обращается к метафоре Солнца/Разума, освещающего ¦истинный мир¦ человеческого существования. Независимо от перипетий разума на путях познания, он (Разум) по прежнему остается светом этого мира, освещающим (пусть даже как ¦старое солнце¦ или ¦серое утро¦) этот мир и тем самым осмысливающим его или, по крайней мере, внушающим веру в существование мира. Однако это представление, как и любая метафора, оказывается, согласно Ницше, обманчивым: интересно проследить, что случается, например, со светом Разума в ¦светлый день... в полдень... в мгновение самой короткой тени¦26. В момент максимальной освещенности происходит (или должна произойти) парадоксальная трансформация света, ¦конец самого долгого заблуждения, кульминационный пункт человечества¦ = упразднение истинного мира27, как если бы полный свет вдруг сменился абсолютной тьмой, как если бы эта вспышка света вызвала ослепление, лишающее способности видеть.
Не анализируя ницшеанское представление о воле к власти, обратим внимание на то, что речь здесь идет о силе, энергии человеческого бытия, т.е. о том, что отсутствует в структуралистской парадигме, а в феноменологии Гуссерля получает название ¦немотивированного источника творения¦, ¦неуправляемого генезиса Бытия¦. Как полагает Ницше, воля к власти выражается, прежде всего, как потребность в организации хаоса вечности, в приведении его в определенный порядок, что, в свою очередь, находит свое выражение в бесконечной цепочке интерпретации, которым подвергает (или при помощи которых переиначивает) мир человек. Таким образом, как отмечает Деррида, Ницше вводит в свои анализ ¦всю тематику активных интерпретаций, замещающих непрерывные бесплодные попытки дешифровки, целью которой считается обнаружение истины как презентации вещи в модусе ее присутствия. То, что становится результатом подобной дешифровки, есть лишь шифр, точнее, ключ к шифру, причем без искомой истины, или, по крайней мере, система шифров, в которой не доминирует ценность истины, превращенной, по сути, в некоторую функцию, которая лишь описывается и интерпретируется¦18 Интерпретация, согласно Ницше, есть ¦введение значения¦ (или ¦обман посредством значения¦, ¦хитрость значения¦ = Sinnhineinlegen) = создание знаков или, точнее, создание предметов/фигур как знаков, что всегда предполагает метафорическую фигурацию. Таким образом, ¦ничего не понимаемо, по лишь обозначаемо и искажаемо¦19. Любое обозначение, осуществляемое целенаправленно (а это всегда происходит в процедуре смыслоозначения), содержит в себе, как считает Ницше, стремление уравнять причину и следст-
56
вне и как таковое несет с собой явное насилие над объектом обозначения, ибо ¦всякий раз, когда нечто делается целенаправленно, результатом этого действия будет фундаментальное отличие от предполагаемого эффекта¦20.
В этом толковании можно усмотреть определенное сходство с традиционными метафизическими представлениями, встречающимися, например, у Канта или Гегеля, для которых трансформация объекта перцепции связана с воздействием особых когнитивных структур или самого механизма рефлексии.
Такое объединение, будучи, бесспорно, новым словом в западной философии, позволяет Ницше избежать некоторых традиционных тупиков и противоречий логоцентристской ментальности, в частности, тех из них, которые касаются проблем генезиса и функционирования значения. Представление о значении, господствовавшее на протяжении веков в западной философии (и, по сути, остающееся таковым и сейчас), заключается в том, что значение есть некоторая объективная (как реально существующая) или объективированная (как навязываемая познанию) структура Бытия, становящаяся затем феноменом человеческого существования или фактом знания. ¦Значение присутствует для индивида в жизни мира в форме настоящего¦23 и становится той основой, но поводу которой (или ради создания которой) разворачивается весь дискурс западной культуры: ¦дискурс есть манифестация значения¦24. Даже если учитывать точку зрения тех, кто, как феноменологи или постструктуралисты, настаивают на вторичном, ¦вслед-за-бытийственном¦ характере значения, все же и для них значение сохраняет принци-
57
пиальный для метафизики статус объекта, того, что может быть познано (познаваемо), что может быть освещено когнитивным светом разума (не говоря уже о том, что разум признается основной инстанцией смыслоозначения). В небольшом фрагменте ¦Как ¦истинный мир¦ стал басней¦25 Ницше анализирует то, что он называет ¦историей одного заблуждения¦ и что имеет, как кажется, непосредственное отношение к эволюции представления о значении в метафизической философии. В этом фрагменте Ницше обращается к метафоре Солнца/Разума, освещающего ¦истинный мир¦ человеческого существования. Независимо от перипетий разума на путях познания, он (Разум) по прежнему остается светом этого мира, освещающим (пусть даже как ¦старое солнце¦ или ¦серое утро¦) этот мир и тем самым осмысливающим его или, по крайней мере, внушающим веру в существование мира. Однако это представление, как и любая метафора, оказывается, согласно Ницше, обманчивым: интересно проследить, что случается, например, со светом Разума в ¦светлый день... в полдень... в мгновение самой короткой тени¦26. В момент максимальной освещенности происходит (или должна произойти) парадоксальная трансформация света, ¦конец самого долгого заблуждения, кульминационный пункт человечества¦ = упразднение истинного мира27, как если бы полный свет вдруг сменился абсолютной тьмой, как если бы эта вспышка света вызвала ослепление, лишающее способности видеть.
|
|