Blanchot, op.cit., pp. 104-105: "При самоубийстве я хочу убить себя в некий
определенный момент; я связываю смерть с теперь: да, теперь, теперь. Но ничто не
указывает на иллюзорность и безумие этого Я хочу, ибо смерть никогда не бывает
налицо... Самоубийство в этом смысле никогда не встречается со смертью. Скорее,
оно является желанием устранить смерть как будущее, изъять ее из той части
грядущего, которая выступает как сущность смерти... Мы, не в состоянии
проецировать убийство самих себя; мы готовим себя для этого, мы действуем под
взглядом последнего жеста, который, тем не менее, относится к категории
нормальных вещей и дел. Но этот же жест не входит в поле зрения смерти, не
касается ее, не удерживается в ее присутствии..."
208 ФАРФОР И ВУЛКАН
ее осуществлению и воплощению в глубине тела? Или еще точнее: можно ли спастись
в контр-осуществлении события - в простом и плоском представлении актера и
танцора, - лишь бы предотвратить само осуществление, характерное для жертвы и
страдания? Уже из этих вопросов видно, как смешон наш мыслитель. Да, всегда есть
два аспекта и два разных по природе процесса. Но когда Воске говорит о вечной
истине раны, то это говорится от имени личной, отвратительной раны, которую он
носит в собственном теле. Когда Фицджеральд и Лоури говорят о бестелесной
метафизической трещине и находят в ней как место своей мысли, так и препятствие
для нее; как ее живительный источник, так и иссушающий тупик; как смысл, так и
нонсенс, - то они говорят от имени всех выпитых литров алкоголя, вызвавших
трещину в их телах. Когда Арто говорит об эрозии мысли как о чем-то одновременно
и существенном, и случайном; как о полной импотенции и в то же время великой
силе, - то это уже речь со дна шизофрении. Каждый из них чем-то рисковал и шел
при этом до конца; отсюда их неоспоримое право на сказанное. Что же остается на
долю абстрактного мыслителя, дающего мудрые советы и падкого на различия? И
потом, стоит ли без конца говорить о ране Баске, об алкоголизме Фицджеральда и
Лоури, о сумасшествии Ницше и Арто, оставаясь при этом на берегу? Не пора ли
стать наконец профессионалами в этих областях? Неужели нам под силу лишь
пожелать, чтобы упавший расшибся не слишком сильно? Неужто на нашу долю выпало
лишь составление сборников да выпуск тематических номеров журнала? Или же нам
следует кратчайшим путем познать самих себя: быть немножко алкоголиком, немножко
сумасшедшим, немножко самоубийцей, немножко партизаном-террористом - так, чтобы
продолжить трещину, хотя и не настолько, чтобы непоправимо углубить ее? Как ни
крути, а все выглядит довольно мрачно. В самом деле, как еще можно оставаться на
поверхности, не покидая при этом берега? Как нам спастись самим, спасая
одновременно поверхность и все поверхностные организации, включая язык и жизнь?
Как добиться такой политики, такой партизанской войны? (Как многому нужно еще
учиться у стоиков...)
209 ЛОГИКА СМЫСЛА
Судя по всему, алкоголизм - это поиск не удовольствия, а особого эффекта:
последний в основном состоит в необычайной приостановке настоящего. Алкоголик
живет в двух временах, в двух моментах сразу, но совсем не в том смысле, какой
имел ввиду Пруст. Другой момент может быть наполнен как прожектами, так и
воспоминаниями о трезвой жизни; тем не менее он существует совершенно иначе,
основательно видоизмененным образом, находясь внутри застывшего настоящего,
которое окружает его подобно тому, как мягкий прыщик окружен упругой плотью. В
этом мягком центре второго момента алкоголик может отождествлять себя с объектом
своей любви или "ужаса и сострадания", поскольку здесь вожделенная твердая
неподвижность настоящего момента позволяет ему удерживать реальность на
расстоянии4. Алкоголик любит их одинаково - как твердость, в которой он коснеет,
так и мягкость, взятую в кольцо твердого и укрытую там. Один момент содержится
внутри другого. Настоящее застывает и столбенеет лишь для того, чтобы ввести в
игру эту мягкую, го-
__________________________________________
4 Ф.