Но этот вопрос подразумевается, собственно, как вопрос не о
физико-психическом механизме познавательного процесса, а о возможности
присутствия предмета в познании и для него.

"Теория" такого "познания" есть рассмотрение, qewria, поскольку to on,
сущее, помысленное как предмет, исследуется в аспекте его предметного
предстояния и обеспечения возможности такого предстояния (h on) (11).

В каком смысле Кант своей трансцендентальной постановкой вопроса
обеспечивает метафизике Нового времени эту ее метафизичность? Поскольку
истина становится достоверностью и собственная сущность (onsia) сущего
превращается в предстояние перед perceptio, восприятием, и cogitatio,
со-ображением представляющего сознания, т. е. знания,- постольку знание и
познание выдвигаются на передний план (12).

"Теория познания" и то, что таковой считается, есть в своей основе
метафизика и онтология, стоящая на истине как на достоверности
устанавливающе-обеспечивающего представления.

Напротив, истолкование "теории познания" как объяснения "познания" и
"теории" науки сбивает с толку, хотя все эти устанав-дивающеудостоверяющие
хлопоты в свою очередь - лишь следствие перетолкования бытия в предметность
и представленность.

Под рубрикой "теория познания" скрывается растущая принципиальная
неспособность новоевропейской метафизики видеть свое собственное существо и
его основание. Разговоры о "метафизике познания" увязают в том же
недоразумении. По существу дело идет о метафизике предмета, т. е. сущего
как предмета, объекта для некоего субъекта.

В наступлении логистики дает о себе знать просто оборотная сторона теории
познания, ее эмпиристски-позитивистское перетолкование.

VI. Завершение метафизики начинается с гегелевской метафизики абсолютного
знания как воли духа.

Почему эта метафизика есть лишь начало завершения, а не завершение? Разве
безусловная достоверность не возвратилась к самой себе в качестве
абсолютной действительности?

Есть ли здесь еще какая-то возможность превосхождения себя? Пожалуй, уже
нет. Но пока еще не использована полностью возможность безусловного
сворачивания всего в себе как в жизненной воле. Воля еще не явила себя как
воля к воле внутри своей, ею подготовленной, действительности (13). Поэтому
в гегелевской абсолютной метафизике духа метафизика еще не завершилась
окончательно.

Вопреки пресной болтовне о крушении гегелевской философии остается в силе
одно: в XIX столетии только эта философия определяла собой
действительность, хотя и не в поверхностной форме общепринятого учения, но
как метафизика, как господство бытия сущего в смысле удостоверенности.
Противотечения, идущие против этой метафизики, послушны ей. Со смерти
Гегеля (1831) вс° - лишь противотечение. Не только в Германии, но в Европе.

VII. Метафизику отличает то, что сплошь да рядом existentia в ней если
вообще рассматривается, то всегда лишь вкратце и как нечто само собой
разумеющееся. (Ср. скупое пояснение постулатов действительности в
кантовской "Критике чистого разума".) Единственное исключение составляет
Аристотель, который продумывает "энергейю", при том что никогда с тех пор
эта его мысль не смогла стать в своей изначальности значимой. Превращение
аристотелевской energeia в actualitas и в действительность заслонило собою
все, что приоткрылось, в energeia. Связь между бытием, onsia и energeia
затемняется. Лишь Гегель снова продумывает существование, existentia, но -
в своей "Логике". Шеллинг осмысливает его через различение "основания" и
"экзистенции", однако это различение коренится в субъективности.

В сужении бытия до "природы" слышится поздний и приглушенный отголосок
бытия как jusiz (14).

Природе противопоставляются разум и свобода. Коль скоро природа есть сущее,
свобода и должействование не мыслятся как бытие. Дело останавливается на
противоположении бытия и долженствования, бытия и ценности. Наконец, когда
воля приходит в свое крайнее не-истовство, само бытие становится простой
"ценностью". Ценность мыслится как условие самоутверждения воли (15).

VIII. Метафизика во всех своих видах и на всех исторических ступенях есть
особенный, но, возможно, также и неизбежный рок Запада и предпосылка его
планетарного господства. Воля, водящая это господство, действует теперь
обратным действием на средоточие Запада, из какового средоточия эту волю
опять встречает тоже только воля.

Развертывание безусловного господства метафизики стоит пока еще лишь у
своего начала. Оно наступит, когда метафизика скажет "да" присущему ей
не-истовству, отдаст ему и утвердит в нем свою истину.

Метафизика есть рок в том строгом, здесь только и имеющемся в виду смысле,
что она, будучи основной чертой западноевропейской истории, обрекает массы
человечества на сущее без того, чтобы бытие сущего в качестве двусложности
того и другого могло исходя из метафизики и ею когда-либо быть замечено,
осмыслено и воспринято в своей истине.