4. Диалектика подражания

В связи с этим у Платона весьма колеблется его учение о подражании.

С одной стороны, подражание, с его точки зрения, никуда не годится, потому что оно является следствием только воспроизведения несовершенства материальных вещей, к тому же имеющее своей целью бескорыстно творить и созерцать все это вещественное несовершенство. Оно никому не нужно. Оно не выражает собою подлинного искусства, и оно в жизненном смысле является чем-то вредным и даже просто ненужным.

С другой стороны, однако, поскольку всякая вещь является отражением и созданием идеального мира, постольку оно необходимо и в искусстве и в жизни. Другими словами, и само искусство и сама жизнь, да и вся природа являются только служанками красоты. В меру присутствия этой красоты во всем поднебесном мире все поднебесное есть красота (в той или иной ее степени), – тот или иной результат космического вдохновения, тот или иной результат космической науки. Общая идея есть закон для возникновения всего единичного, всего, что подпадает под эту общность. Общее, которое не есть закон, есть плохое общее, оно ничего не обобщает, так что нельзя даже и говорить о нем как об общем. Но и все единичное, что не есть результат той или иной общей закономерности, тоже никуда не годится и тоже достойно только отрицания и презрения. Но общая идея есть обязательно красота, потому что в ней все внутреннее стало внешним и все внешнее стало внутренним, так что она – и предмет вечного любования, и предмет вечного использования ее для осуществления всего вещественного.

5. Критика искусств

С такой монолитной и диалектически твердой точки зрения Платон очень сурово расправляется с теми фактическими произведениями искусства, которые были характерны для всего предшествующего и современного ему искусства. Поскольку эти произведения искусства были идеальны и жизненно производственны одновременно, постольку он их интимно любит, открыто защищает и считает подлинным предметом человеческого воспитания и образования. Однако поскольку в них была и другая сторона, поскольку они не были окончательным слиянием эстетического созерцания и жизненной утилитарности, постольку он ведет себя в отношении них весьма сурово, до конца их отрицает и считает опасными, ненужными, вредными и губительными не только для воспитания и образования, но и для всей жизни. Им не место в том государстве, которое он считает идеальным.

6. Идеал и назначение искусства

В идеальном государстве все должно служить только государству, на войне – военным образом, в мирной обстановке – мирным. Искусство должно быть просто, оно не должно излишним образом волновать субъективную жизнь, оно должно избегать всякой утонченности, всяких излишеств, всяких бесплодных наслаждений. Поэзия и музыка должны совершенствовать человека. Ораторское искусство должно быть абсолютно идейно, избегая всяких жизненных излишеств, нарушения абсолютной истины и угождения мелким и ничтожным человеческим потребностям. Живопись, скульптура и архитектура не только должны быть просты, ясны и каждому понятны. Они должны быть четки, структурны, безболезненны, абсолютно истинны, абсолютно прекрасны и абсолютно утилитарны. В этом случае они не только нужны, но они даже и необходимы для мышления, для красоты, для добра, для всеобщей пользы.

В этом, несомненно, сказывается общеантичный, вещественный, материалистический прасимвол всего того, что античные считали истинным и прекрасным.

Можно даже наблюдать, как эти общематериальные интуиции заставляют Платона там и здесь строить свои созерцательно-производственные теории искусства. В конце концов вся действительность оказывается для Платона в той или иной мере произведением искусства, начиная от мелких вещественных образований и кончая богами, кончая небесным и занебесным миром.

Объективный идеализм Платона остается везде нетронутым, потому что в том единстве противоположностей, которое он находит в идее и материи, идея везде, конечно, обладает приматом над материей, ее создает, ее определяет и ее организует. Тем не менее материя у него, как и у всех античных мыслителей, является прасимволом указанного единства противоположностей идеи и материи, и без тела не обходятся даже и боги.

Что же касается специально искусства, то здесь особенно материальность выступает на первый план. Никакого чистого созерцания, никаких идей, которые не были бы порождающими моделями для материальных вещей; никаких богов, которые были бы только духовными существами; никаких художников, которые бы создавали свои художественные произведения без употребления их в жизни; и никакого государства, которое бы допускало утонченное искусство, интимные или субтильные переживания и изощренность формы. Да и никакой формы без содержания. Художник, если он настоящий и подлинный творец, ровно ничем не отличается от сапожника, плотника, слесаря, врача и дельного, всегда необходимого для жизни общественника, от солдата, от делового и всегда нужного патриота, правителя и начальника. Вот этого рода художники, они же ремесленники, они же земледельцы, они же солдаты, и они же ученые, вот они-то и есть настоящие философы, которые управляют государством на основании четкого созерцания идей, на основании только утилитарной пользы для граждан, только для защиты государства от внешнего и внутреннего врага.