От этого наивысшего начала постепенно возникают более низкие и менее совершенные формы бытия, вплоть до подлунного мира, который полон всяческого несовершенства и ущербности.

В-третьих, поскольку у Ксенократа боги и демоны являются в основном философскими конструкциями, он еще и в том отношении отличается от народной религии, что хочет мыслить подлинных богов образцом совершенства, добра и красоты, а все несовершенства мира приписывает только демонам, которые от этого отнюдь не теряют своей конструктивно-философской значимости, но зато являются такими категориями, при помощи которых уже можно объяснить и все несовершенство мира.

Наконец, в-четвертых, Ксенократ углубляет спевсипповское учение о мыслительно-аритмологическом строении живого бытия до степени мифа. Но, собственно говоря, так оно и должно быть.

Ведь что такое живой организм, созданный математическими средствами? Это и есть такое жизненное воплощение математики, которое уже трудно назвать просто бытием и даже просто художественным произведением. Это есть самый настоящий миф. Вот о нем-то и мечтает Ксенократ, как уже и Спевсипп – нераздельно синтезировать идеальное число и реальную жизнь, превративши идеальное число в живой организм. Это – эстетика, дошедшая до мифологии.

3. Непосредственно эстетические высказывания Ксенократа

а) Прежде всего имеются высказывания Ксенократа о красноречии.

Секст Эмпирик пишет (Adv. math. II 6-7): "Ксенократ, ученик Платона, и стоические философы утверждают, что риторика есть знание (epistлmл) хорошей речи, причем одним способом понимал это знание Ксенократ, считая его древним установлением, а не наукой, и другим способом – стоики, полагавшие, что она [хорошая речь] зарождается только в мудреце, вне зависимости от устойчивых постижений [т.е. знаний]. Те и другие утверждают, что речь отличается от разговора, поскольку то, что говорится кратко и заключается в получении и предъявлении доводов, есть дело диалектики; речь же, рассматриваемая в своем протяжении и в качестве непрерывного течения, является специфическим свойством риторики". У того же автора читаем (61): "Весьма многие, внушающие доверие [лица] полагают, что окончательным делом риторики является создание убеждения". И действительно, ученики Платона, имея это в виду, называют ее "способностью создавать убеждения при помощи слов", ученики Ксенократа – "художником убеждения".

Если бы мы знали более или менее обширный контекст подобных высказываний Ксенократа, то, вероятно, это его учение о красноречии предстало бы перед нами в более глубоком виде.

Те же малозначительные сведения, которые сообщает нам здесь Секст Эмпирик о Ксенократе, сводятся к тому простейшему учению, что красноречие дается человеку от природы, а вовсе не есть дело специальной науки или искусства. В этом смысле красноречие отличается от диалектики, которая строится на сознательном противопоставлении утверждения или отрицания. Красноречие есть сплошная речь без этих диалектических подробностей.

Это, однако, не мешает считать риторику "художником убеждения". Риторика, таким образом, является врожденной способностью человека настойчиво и эффективно убеждать людей. В таком отрывочном виде суждения Ксенократа о риторике не обладают особенно большой значимостью.

б) У Ксенократа имеется еще и целое рассуждение о звуках, где выражена одна чрезвычайно глубокая мысль, без которой в настоящее время вообще нельзя представить себе ни музыкальной, ни какой-либо другой эстетики. Это – большой фрг. 9, который мы приведем полностью.

"Пифагор, как говорит Ксенократ, открыл интервалы в музыке, имеющие происхождение не отдельно от чисел. Это – соотношение количества с количеством. Он рассмотрел, при каком сочетании возникают созвучные интервалы и несозвучные, и все гармоническое и негармоническое. И, восходя к происхождению звука, он сказал, что для того, чтобы возможно было слышать нечто из равенства гармоничное, то должно быть какое-либо движение. Но движение не бывает без числа, а число – без количества.

Существует, говорит он, два вида движения, пространственное перемещение (phora) и изменение (alloiosis). Есть, опять-таки, два вида перемещения, круговое и прямое. А из кругового есть движение, которое идет из одного места в другое, как солнце, луна и другие звезды, и движение, совершающееся в одном и том же месте, – таковы, например, конусы и сферы, вращающиеся вокруг своей оси. У прямого же движения есть много видов, о которых здесь нет необходимости говорить.

Предположим теперь, говорит он, что существует некоторое движение у звуков из одного места в другое, по прямой, доходящее до органа слуха. Когда снаружи происходит удар, от удара движется некоторый звук, пока не достигнет чувства слуха. Достигнув же, он приводит в действие слух и вызывает ощущение. Удар, говорит он, не имеет протяженности во времени, но [находится] на границе прошедшего времени и будущего времени.