Эти тенденции – те координаты, которые позволяют внести порядок в пеструю картину платоновского "мимезиса".

Первую такую координату можно назвать субъект-объектной. Здесь мы находим как вполне субъективистическое толкование подражания, так и черты его объективной направленности, доходящей до того, что подражание уже перестает быть только подражанием предмету, но делается подлинным и реальным его порождением, даже его производством – физическим, психологическим, общественным и космическим.

Вторую координату различных пониманий подражания у Платона можно назвать становлением. Оказывается, что подражание может отличаться не только разными степенями субъективности или объективности. Но ступени эти непрерывно переходят одна в другую, так что часто бывает нелегко определить, в какой мере Платон заинтересован в подражании. У Платона можно найти как тексты, совершенно уничтожающие значимость подражания, так и тексты, где подражание играет у него первейшую роль, даже космическую.

И, наконец, Платон несомненно воспринял из общегреческого искусства и общегреческой жизни подражание в смысле танцевального искусства, что необходимо считать третьей основной координатой его учения. В одних текстах никакой хореографии совершенно незаметно. В других текстах о ней можно догадываться. В третьих текстах подражание прямо объявляется подлинной и настоящей хореографической постановкой, причем настолько универсальной, что все идеальное государство, оказывается, только и знает, что петь и танцевать, воплощая тем самым в себе целый идеальный мир.



При оценке каждого платоновского текста, содержащего в себе указание на подражание, необходимо учитывать эти смысловые координаты, которые только и могут обеспечить необходимую здесь точность понимания. Будучи равнодействующей этих трех сил, значение слова "мимезис", в зависимости от контекста, требует от нас каждый раз самого разнообразного понимания. Это – и "подражание", и "отражение", и "помеха отражению", и "воспроизведение", и "творчество", и "отождествление субъекта и объекта", и та или иная сторона "субъекта и объекта" и т.п.

Так можно было бы формулировать это неясное, запутанное и тем не менее выступающее у Платона весьма интенсивно учение о подражании.

>


--------------------------------------------------------------------------------

§4. Разделение искусств
1. Общие замечания

Отсутствие у Платона какой бы то ни было систематической эстетики особенно проявляется в тех его текстах, где речь идет об отдельных искусствах. Необходимо установить с самого начала, что у Платона совершенно нет никакой классификации искусств. Но дело осложняется еще и тем, что, как мы видели выше (стр. 29 слл.), Платон под искусством понимает вообще всякую целенаправленную деятельность, будь то человеческую, будь то космическую, будь то даже божественную. Точка зрения, на которой стоит Платон, например, в "Софисте" (выше, стр. 26), даже исключает любую классификацию искусств в нашем смысле слова. Мы ведь установили, что для Платона вся вообще действительность является искусством. При таком подходе совершенно меркнут те классификации искусств, которые мы находим в новой и новейшей эстетике. И, если пойти за "Софистом", то придется классифицировать вовсе не то, что мы называем искусством, но вообще все возможные виды человеческой деятельности. Для нас это перестало бы быть эстетикой. Поэтому приходится отправляться от того, что называется искусством у нас, и изучать высказывания Платона именно по этим вопросам искусства.

Своеобразие эстетики Платона само собою ярко бросается в глаза. Так, в новой и новейшей эстетике изобразительные искусства всегда трактуются как некоего рода специальная художественная область, а именно область пространственных искусств. Такого понятия изобразительного искусства у Платона мы нигде не найдем. Правда, в "Софисте" он заговаривает о разделении искусств на образно-творческие и производительные (выше, стр. 22). Однако это искусство образов вообще относится у Платона ко всем искусствам, не исключая музыки и поэзии. Вместо этого мы находим у Платона деление искусств на зрительные и слуховые (Hipp. Mai. 298 a – 299 е), но деление это, по-видимому, чересчур поверхностное, ибо к зрительным искусствам относятся у Платона живопись и ваяние, а к слуховым искусствам – музыка и поэзия (Hipp. Mai. 298 a; Crat. 423 d – 424 а), потому что разница между живописью и скульптурой, а также разница между музыкой и поэзией слишком велики, чтобы ограничиваться здесь только указанием на зрение и слух. Под музыкой Платон меньше всего понимает только одну музыку в узком смысле слова. Поэзия у него тоже музыка, танец – опять-таки музыка. Наконец, у Платона, как мы сейчас увидим, очень сильна тенденция сливать музыку, поэзию и орхестику в одно единое и нераздельное искусство. Что же касается разделения искусств на подражательные и неподражательные, то – и с этим мы опять-таки уже встречались (выше, стр. 35) – у Платона здесь явное противоречие: то это разделение ярко постулируется, причем к подражательным искусствам относятся эпос и драма, а то объявляется, что всякое искусство вообще основано на подражании.