Все остальные объяснения зла оставляют рассудок и нравственное сознание в
равной мере неудовлетворенными. Все они в сущности основываются на снятии
зла как положительной противоположности и на сведении его к так называемому
malum metaphysicum или к отрицательному понятию несовершенства твари. Бог
не мог, говорит Лейбниц, дать человеку полное совершенство, не превратив
его тем самым в Бога; то же следует отнести и к сотворенным существам
вообще; поэтому и необходимы были различные степени совершенства и все виды
его ограничения. На вопрос же "Откуда зло?" ответ гласит: оно происходит из
идеальной природы твари, в той мере, в которой она зависит не от воли Бога,
а от вечных истин, содержащихся в божественном разуме. Область вечных истин
есть идеальная причина зла и добра, и ее следует поставить на место материи
у древних. Есть, правда, говорит Лейбниц в другом месте, два начала,
интеллект и воля, но оба они в Боге. Из разума проистекает начало зла, хотя
сам он не становится из-за этого злым; ибо он представляет природные
существа такими, какие они суть в соответствии с вечными истинами; в нем
содержится основание того, что зло допускается, воля же направлена только
на добро. Эта единственная возможность зла не создана Богом, поскольку
разум не есть его собственная причина. Хотя это различение разума и воли
как двух начал в Боге, благодаря чему первичная возможность зла становится
независимой от божественной воли, и соответствует глубокому мышлению
Лейбница и хотя представление о разуме (о божественной мудрости) как о
чем-то, где Бог выступает скорее как страдательный, нежели деятельный, и
указывает на нечто более глубокое, однако зло, которое может происходить из
этой чисто идеальной основы, вновь сводится к чему-то только пассивному, к
ограничению, недостатку, лишению - к понятиям, полностью противоречащим
подлинной природе зла. Ведь уже одно то, что к злу способен только человек
- совершеннейшее из всех зримых созданий, может служит доводом в пользу
того, что основа зла никак не может состоять в недостаточности или лишении.
Дьявол был, по христианскому воззрению, не наиболее ограниченным, но,
напротив, самым неограниченным из всех созданий. Несовершенство в общем
метафизическом смысле не есть обычное свойство зла, ибо оно часто выступает
в соединении с таким совершенством отдельных сил, которое значительно реже
сочетается с добром. Следовательно, основа зла должна находиться не только
в некоем положительном вообще, но скорее в высшем положительном,
содержащемся в природе, что и соответствует нашему воззрению, ибо эта
основа лежит в ставшем открытым центре или в изначальной воле первой
основы. Лейбниц всячески пытается пояснить, как из природного недостатка
может возникнуть зло. Воля, говорит он, стремится к добру во всеобщем и
должна требовать совершенства, высшая мера которого находится в Боге; но
если воля оказывается в плену чувственных вожделений и теряет высшие блага,
то именно этот недостаток дальнейшего стремления и есть то лишение, которое
составляет зло. В остальном, полагает он, зло столь же не нуждается в
особом начале, как холод или тьма. То, что составляет в зле утверждающее,
лишь привходит в него попутно, как сила и деятельность в холод; вода
разрывает при замерзании самый прочный сосуд, в котором она содержится, и
тем не менее холод состоит, собственно говоря, в уменьшении движения.
Однако поскольку лишение для себя есть ничто и, для того чтобы стать
заметным, ему необходимо нечто положительное, в котором оно себя являет, то
возникает следующая трудность: объяснить то положительное, которое все-таки
следует признать в зле. Так как Лейбниц может вывести зло только из Бога,
он вынужден считать Бога причиной материальной стороны греха и приписывать
изначальной ограниченности твари лишь его формальную сторону. Это отношение
он пытается пояснить с помощью открытого Кеплером понятия естественной силы
инерции материи. Она, говорит Лейбниц, совершенный образ изначальной
(предшествующей всякой деятельности) ограниченности твари. Если два
различных по своей массе тела, приведенные в движение одинаковой силой,
перемещаются с различной скоростью, то причина медленности движения одного
из них заключается не в этой силе, а в свойственной материи особой
склонности к инерции, т. е. во внутренней ограниченности или в
несовершенстве материи. Однако следует заметить, что саму эту инерцию не
следует мыслить просто как недостаточность; она есть и нечто положительное,
а именно выражение внутренней самости тела, силы, посредством которой оно
стремится утвердиться в своей самостоятельности. Мы не отрицаем того, что
указанным способом можно объяснить метафизическую конечность: мы отрицаем
только, что конечность для себя самой есть зло.