Сказанного, наверное, достаточно для объяснения того, в каком именно смысле
мы предпосылаем мифологии наш монотеизм, или, иначе, теизм: 1) мы
предпосылаем мифологии не монотеизм по всей форме, в котором отличен
истинный Бог как таковой, 2) и не монотеизм абстрактный, который исключает
политеизм, и только, потому что правильнее сказать, что он еще заключает
его в себе. А теперь все наше исследование должно свернуть на иной путь.
Поэтому позвольте мне в заключение еще раз подытожить все, о чем мы
трактовали, в общем взгляде на предмет.

Наше рассуждение в своем восхождении привело нас наконец к первому
действительному сознанию человечества, однако уже в этом сознании, за
которым человечеству ничего не ведомо, заключен Бог с одним определением -
в качестве содержания такого сознания, по крайней мере непосредственного
содержания, мы обнаруживаем уже не чистую божественную самость, но Бога в
определенной форме его существования - мы обнаруживаем его как Бога
сильного. Бога крепкого, как El schaddai по еврейскому наименованию его,
как Бога неба и земли. Однако содержание этого сознания - вообще Бог,
притом бесспорно и с необходимостью Бог. Необходимость эта должна брать
начало в еще более раннем моменте, однако по ту сторону первого
действительного сознания нельзя уже мыслить ничего, кроме сознания в его
чистой субстанции; сознание таково не с ведением и велением, таково оно по
природе, сущностно и так, что оно не есть ничто иное, ничто помимо того,
что оно есть, это полагающее Бога сознание, и, будучи лишь сущностным, оно
может находиться в отношении к Богу лишь в его существе, лишь в его чистой
самости. Но сразу же надо понять, что такое сущностное отношение следует
мыслить лишь как момент, что человек не может пребывать в таком
вне-себя-бытии, что он должен стремиться выйти из этой погруженности в
Бога, чтобы превратить такое состояние в знание о Боге, а тем самым в
свободное отношение к нему. Однако такового можно достичь, лишь поднимаясь
по ступеням. Когда же изначальное отношение человека к Богу снято, тем
самым еще не вообще снято его отношение к Богу, ибо отношение это вечное,
неотменяемое. Став действительным, человек подпадает Богу в его
действительности же. Допустим теперь - как следствие того, что, правда, еще
не постигнуто нами философски, но благодаря нашему объяснению сукцессивного
политеизма оказалось фактически верным,- допустим теперь, что Бог по формам
своего существования есть в равной мере и многие Боги, и - по своей
божественной самости, или сущности,- единый Бог; тогда будет понятно, на
что опирается последовательность политеизма и куда она устремлена. Ни одна
из форм не равна Богу, но если в сознании они становятся единством, то
такое ставшее единство как ставшее есть ведомый, сознательно достигнутый
монотеизм.

Настоящий, сопряженный с ведением монотеизм исторически обретается лишь как
результат. Однако непосредственно сознание не подпадает сразу же
множественности следующих друг за другом, сменяющих друг друга в сознании
образов, т. е. не подпадает непосредственно решительно выраженному
политеизму. Вместе с первым образом лишь potentia даны последующие, т. е. и
сам политеизм,- вот тот момент, познанный нами в истории, когда сознание
полностью и целиком принадлежит относительно-единому, который не находится
еще в противоречии с абсолютно-единым, а для сознания выступает как этот
абсолютно-единый. В нем, говорили мы, человечество, хотя и не ведая того,
продолжало поклоняться единому. Наступающий же вслед за тем решительный
политеизм - это лишь путь к освобождению от односторонней мощи единого,
лишь переход к отношению, которое должно быть завоевано вновь. В политеизме
нет ничего, что было бы опосредовано знанием,- напротив, монотеизм, если он
предполагает знание Бога истинного, с отличением такового, может быть лишь
результатом, не чем-то изначальным; монотеизм выражает то отношение, какое
может быть у человека к Богу лишь в ведении, у человека лишь как свободного
начала. Когда Христос, возвещая поклонение Богу "в духе и истине" в
качестве всеобщей религии грядущего, говорит в этой связи о "спасении от
Иудеев" (Иоан. 4, 22-24), контекст показывает, что это освобождение, или
спасение (s w t h r i a ), есть, как понимает это Христос, освобождение от
того, чему поклонялось человечество, не зная, что это, и возвышение к тому,
что ведается и что можно лишь ведать, знать. Бога в истине можно лишь знать
- к Богу в его действительности, и только, возможно и слепое отношение.

Смысл последнего развития таков: лишь так можно постигнуть мифологию. Но от
этого она еще не постигнута действительно. Зато мы тем временем
освободились от последней случайной предпосылки - от предпосылки
исторически предшествовавшего мифологии монотеизма (который, не будучи
изобретенным самим человечеством, мог бы быть лишь данным в откровении), и
коль скоро эта предпосылка оставалась последней из всех, то теперь мы
вообще свободны от любых случайных предпосылок и вместе с тем от таких
объяснений, которые заслуживали бы лишь наименования гипотез.