Когда нам подробно и понятно излагают ряд действительных событий, нам не
придет в голову спрашивать, как это понимать. Значение рассказа тогда
просто-напросто в том, что события, о которых ведется рассказ, реальны. Мы
предполагаем, что у рассказчика одно намерение - поведать нам о происшедших
событиях, сами же мы слушаем с намерением узнать о них. Такому рассказу
несомненно присуще значение урока, доктрины. Итак, в самом вопросе - как
это понимать, т. е. куда клонит, что означает эта мифология? - уже заложено
то, что спрашивающий не в состоянии видеть в мифологическом повествовании
истину, реальность событий, а коль скоро все историческое тесно связано
здесь с содержанием, то он не видит этого и в мифологических
представлениях. Но если не как истину, то как их понимать? Естественная
противоположность истины - вымысел. Итак, буду понимать мифологические
представления как вымысел, буду считать, что они означают вымысел и именно
как таковой сложились.

Вот, бесспорно, самый первый взгляд - он ведь и вытекает из самого вопроса.
Мы могли бы назвать его естественным или невинным, потому что этот взгляд
сложился под первым впечатлением и не выходит за его пределы - не задается
мыслью о многочисленных серьезных вопросах, какие следуют за любым
объяснением мифологии. Человеку более опытному тотчас же представятся
трудности, связанные с подобным мнением, если брать его вполне серьезно,-
да мы и не думаем утверждать, что такое мнение когда-либо высказывалось;
согласно с данными разъяснениями, нам довольно того, что такой взгляд
возможен. Кроме того, если и признать, что такое мнение никогда не
претендовало на объяснение мифологии, не было все же недостатка в тех, кто
и знать не желал о каком-либо ином взгляде на мифологию, кроме как на
поэзию, и выказывал величайшую неприязнь к любому исследованию причин
появления богов (Causis Deorum), как выражаются уже древние писатели, к
любому исследованию, которое стремится к какому-либо иному, а не к
идеальному смыслу мифологии. Причину столь неприязненного отношения к
исследованию мы можем усматривать лишь в опасениях относительно поэтических
образов Богов, хотя такие образы уже запечатлены у поэтов,- многие
опасаются, как бы не пострадало или не испарилось совершенно это
поэтическое содержание, если исследования дойдут до самого основания; страх
такой и в самом худшем случае вовсе не обоснован. Ибо результат
исследования, каким бы он ни оказался, относился бы лишь к истоку Богов и
не делал бы никаких установлении относительно того, как понимать Богов у
поэтов или перед лицом чистых художественных творений. Ибо ведь даже те,
кто видит в мифах какой-либо научный смысл (например, физический), отнюдь
не требуют, чтобы именно такой смысл мы предполагали в поэтах, да и вообще
не слишком велика опасность, что в наше время, с его столь превосходной
осведомленностью по части всего эстетического (куда лучшей, нежели во
многом другом), найдется много людей, готовых портить себе впечатление от
Гомера всякого рода побочными соображениями, в крайнем случае, если только
наша эпоха еще нуждается в подобных наставлениях, можно отослать к книге
Морица, весьма заслуживающей в этом отношении всяческих рекомендаций. Ведь
и природу, если угодно, можно рассматривать чисто эстетически, однако это
не налагает запрета на естествоведение и натурфилософию. Так и с мифологией
- кто хочет, может понимать ее чисто поэтически; однако, если с подобным
взглядом связывать какие-то высказывания о мифологии, тогда надо
утверждать, что и возникла она чисто поэтически, а в таком случае нельзя
уже отвергнуть все те вопросы, которые встают вместе с подобным
утверждением.

Если принять такой взгляд без всяких ограничений, а мы так должны брать
его, пока нет оснований для его сужения, то у поэтического объяснения может
быть только один смысл - мифологические представления порождены не
намерением что-либо утверждать или чему-либо учить, но лишь влечением к
поэтическому вымыслу. Это последнее, правда, остается пока непостижимым.
Одним словом, такое объяснение совершенно исключило бы какой-либо смысл
доктрины. В возражение можно, однако, привести следующее.

Всякий вымысел нуждается в независимом от него основании, в почве, на
которой он произрастал бы; нельзя просто сочинять, выдумывать из головы.
Предпосылкой даже самой свободной поэзии, которая все измышляет сама и
которая исключает любую связь с истинными событиями, тем не менее служат
реальные и повседневные события человеческой жизни. Любое отдельное событие
должно быть подобно событию либо засвидетельствованному, либо принимаемому
за правду (e t u m o i s i n o m o i a ) - так Одиссей похваляется своими
рассказами ("Одиссея", XIX, 203), хотя последовательность событий, их
сцепление совершенно невероятны.