С такой
позиции, на которую наконец должны встать и мы сами, действие этой причины
выступает как божественное произволение, как суд. Если смотреть так, то
единство, разрушенное судом Бога, не могло быть вообще истинным. Ибо суд
всегда поражает лишь относительно-истинное и одностороннее, какое принимают
за всестороннее. Поэтому обычные жалобы по поводу гибели чистого познания и
распадения его в многобожии не сообразуются с религиозной точкой зрения -
не сообразны они и с философской позицией, и с подлинной историей.
Политеизм разразился над человечеством не для того, чтобы разрушить
истинно-единого, но для того, чтобы разрушить односторонне-единого, чтобы
истребить чисто относительный монотеизм. Политеизм, несмотря на видимость
противоположного и сколь ни мало постижимо это с нашей нынешней позиции,
тем не менее истинно был переходом к лучшему, к освобождению человечества
от силы благодетельной, но подавляющей свободу, сдерживающей любое развитие
и исключающей высшее познание. По крайней мере надо признаться себе в том,
что такой взгляд на вещи и более постижим, и, как бы то ни было, более
радостен в сравнении с взглядом, который допускает совершенно бесцельную
гибель и разрушение первоначально чистого познания, притом так, что этим
процессом не опосредуется какой-либо более высокий результат.

До сих пор мы стремились найти такую исходную точку развития, на которой мы
могли бы строить уже не гипотетические, но категорические выводы о
возникновении и первоистоке мифологии. Однако именно теперь, когда нам
кажется, что мы обеспечили себе такой исходный пункт, нашим результатам
грозит мощное возражение. До сих пор мы судили о гипотезе монотеизма лишь с
одной стороны; не забудем же, что, согласно этой гипотезе, в сознании
самого раннего человечества утверждается не просто монотеизм, но религия
откровения. До сих пор мы принимали во внимание лишь одну сторону
монотеизма - материальную - и не принимали во внимание формальную сторону
его возникновения. Однако уже непредвзятость, спокойная рассудительность -
то, что мы провозгласили законом нашего исследования,- потребовали бы,
чтобы мы были справедливы к другой стороне, если бы мы и не ждали с этой
стороны самого энергичного возражения. Нам могут сказать так: все
изложенное было бы неоспоримо, не будь откровения. Будь ход развития
человечества лишь естественным, то, возможно, такой односторонний монотеизм
и был бы первым в ряду. Однако откровение - каково будет его отношение к
такому монотеизму? Ведь относительный монотеизм нельзя же производить от
откровения, он не может быть положен в откровении, а если так и он не может
быть положен в откровении, то откровение, наверное же, предвосхитит его или
по крайней мере сейчас же выступит как его противоположность и, снимая,
уничтожит его. Вы сами видите - вот новое препятствие, мы не можем обойти
его, мы можем лишь преодолеть его, чтобы по-прежнему уверенно строить на
заложенном нами фундаменте. Оставим в стороне вопрос, есть ли откровение
или нет, и спросим: если предположить, что откровение есть, может ли
существовать наша гипотеза относительного монотеизма как сознания
первозданного человечества?

Что касается утверждений о "предвосхищении", то, конечно, известно, что не
только богословы, но и определенного толка философы истории дотягивают
откровение до самого первого человека, и многие из них решат, что привели
нас в немалое смущение, потребовав от нас ясного ответа - был ли, по нашему
мнению, религией первого человека тот самый обреченный на гибель монотеизм.
Мы же, напротив, напомним им, что сами же они принимают двоякое состояние
первого человека - состояние до так называемого грехопадения и состояние
после грехопадения - и тогда это уж их первейшая забота, коль скоро они
дотягивают откровение не просто до первого, но до первозданного человека,-
объяснить нам, каким образом уже изначально, т. е. до грехопадения, могло
существовать столь опосредованное отношение человека к Богу, какое
неизбежно мыслят они сами в понятии откровения, если только не лишать
понятие всякого смысла неподобающим его расширением. Прежде, насколько нам
известно, откровение понимали как акт милосердия Бога в отношении падшего
человечества; согласно твердым понятиям старой ортодоксии - а я сознаюсь,
что решительно предпочитаю эту неподвижную (как любят ее называть)
ортодоксию нынешней манере расширительно толковать все слова и понятия в
угоду некоей сладковатой религиозности, когда словами заливается все и
когда все можно доказать,- согласно понятиям ортодоксии, откровение всегда
опосредовано прежними событиями и никогда не рассматривается как нечто
непосредственное, первое, изначальное. Прабытие человека - даже и по
нынешним понятиям, если они стремятся к какой-либо ясности,- следует
мыслить как надвременное, пребывающее в вечности - момент вневременной по
отношению к времени.