Фрейд странно отказывает смерти в ином измерении, отвергает любой прототип или представлению о смерти в
__________
22 Фрейд 3. "Я" и "Оно".

143

бессознательном, хотя и допускает подобные прототипы для рождения и кастрации23. Но сведение смерти к объективному определению материи свидетельствует о предрассудке, согласно которому повторение должно найти свой высший принцип в недифференцированной материальной модели, вне смещений и маскировки второго, или противоположного, различия. В действительности же структура бессознательного не конфликтна, не оппозиционна, не противоречива, она — вопрошающа и проблемна. К тому же повторение — не сырое и голое, вне вторично затрагивающих его в качестве вариантов маскировок; напротив, оно сплетается посредством маскировки и смещения как составных элементов, до которых не существует. Смерть не выявляется в объективной модели безразличной неодухотворенной материи, к которой будто бы "возвращается" живой; она присутствует в живом как субъективный дифференцированный опыт, наделенный прототипом. Смерть не отвечает состоянию материи, она, напротив, соответствует чистой форме, отрекшейся от всякой материи, — пустой форме времени. (Подчинение повторения внешней тождественности мертвой материи или внутренней тождественности бессмертной души — одно и то же, способ заполнить время.) Ведь смерть не сводится к отрицанию, ни к отрицательному оппозиции, ни к отрицательному ограничения. Ни ограниченность смертной жизни материей, ни противопоставление бессмертной жизни материи не наделяют смерть прототипом. Смерть, скорее, крайняя форма проблематичного, источник задач и вопросов, места их постоянства независимо от какого-либо ответа; это Где? и Когда? означающие то (не)бытие, которым питается всякое утверждение.

Бланшо верно говорил, что у смерти два аспекта — один из них личный, касающийся Я, мыслящего субъекта, которому я могу противостоять в борьбе, или к которому могу в пределе присоединиться, в любом случае встретить его в настоящем, в котором все проходит. Но другой аспект смерти, странно безличный, без связи с настоящим или прошлым мыслящим субъектом, всегда предстоящий источник множественного нескончаемого приключения в настоятельном вопросе: "Факт смерти включает полный переворот, посредством которого смерть, бывшая высшей формой моей власти, не только становится тем, что лишает меня прав, власти начать и даже кончить, но тем, что со мной не связано, не имеет надо мной власти, тем, что лишено всякой возможности — ирреальностью неопределенного. Переворот, который я не могу себе представить, постичь как окончательный, не являющийся необратимым переходом, по ту сторону которого нет возврата, поскольку
___________
23 Freud S. Inhibition. symptome, angoisse. 2е ed. P., 1968. P. 53 и след. Тем более странно, что Фрейд упрекает Ранка в создании слишком объективной концепции рождения.

144

он есть то, что не свершается, бесконечный и непрерывный... Время без настоящего, с которым у меня нет связи, то, к чему я не могу устремиться, так как в (нем) Я не умираю, я лишен власти умереть, в (нем) умираю, умирают без конца и края... Не предел, но беспредельное, не собственно смерть, но случайная смерть; не настоящая смерть, но, как говорит Кафка, ухмылка ее главного заблуждения"24. При сопоставлении обоих аспектов очевидно, что даже самоубийство не делает их адекватными и совпадающими. Ведь первый означает личностное исчезновение личности, уничтожение того различия, которое представляло мыслящий субъект, Я. Различие, обреченное на смерть, чье исчезновение может быть объективно представлено как возврат к неодушевленной материи, рассчитанный в виде энтропии. Несмотря на видимость, эта смерть всегда приходит извне в момент, когда она создает наиболее личностную возможность; приходит из прошлого в момент, когда она наиболее настоящая, но другое, другой облик, другой аспект означает состояние свободных различий, когда они уже не подчинены форме, которую придавал им Я, мыслящий субъект, когда они развиваются в форме, исключающей мое собственное соответствие на том же основании, что и соответствие какой-либо идентичности. Всегда есть некое "умирают", более глубокое, чем "я умираю", и только боги умирают без конца и по-разному; как будто появляются миры, где индивидуальное более не заключено в личностную форму Я и мыслящего субъекта; даже особенное не заключено в границах индивида, — одним словом, никому не подчиненное множество, которое не "узнает" себя в первом аспекте. Однако именно к первому аспекту отсылает фрейдистская концепция в целом; поэтому ей и не достает инстинкта смерти и соответствующего опыта или прототипа.

Итак, мы не видим никаких причин, чтобы полагать инстинкт смерти отличающимся от Эроса, будь то по причине сущностного различия между двумя силами или же различия ритма или амплитуды между двумя движениями. В обоих случаях различие было бы уже задано, а Танатос — независимым. Нам кажется, напротив, что Танатос полностью совпадает с десексуализацией Эроса, с образованием той безличной перемещаемой энергии, о которой говорит Фрейд.