В этом смысле признают сохраняющуюся в каждом стереотипе, даже гебефреническом челюстном скрежете, Интенциональность, состоящую за неимением объекта во вложении всей психической жизни в фрагмент, жест или слово, само становящееся элементом другого повторения: таков больной, все быстрее вращающийся на одной ноге, выпрямив другую, чтобы оттолкнуть человека, который может подойти сзади, изображая, таким образом, свое отвращение к женщинам и страх, что они застигнут его врасплох8. Сугубо патологично то, что, с одной стороны, сокращение не обеспечивает перекличку синхронно дифференсиально "задействованных" двух или нескольких уровней, но сдавливает, втискивает их в стереотипный фрагмент. С другой же стороны, сокращение не выклянчивет у элемента различие или изменение, благодаря которым возможно его повторение в пространстве и времени, организованным волей; напротив, оно превращает само изменение в повторяемый элемент, считает себя объектом ускорения, из-за которого как раз и невозможно голое повторение элемента. Таким образом, итерации и стереотипы отличаются не столько независимостью
______________
8 Разнообразные примеры такого рода можно найти в ките: Abely X. Les stereotypies. P., 1916. Одним из лучших клинических исследовании стереотипии и итерации остаются труды: Guiraud P. Psychiatrie clinique. P., 1956. Р. 106 и след. и Analyse du symptome stereotypie // L'Encephale, nov. 1936. Поль Гиро четко различает упорство и повторение (последовательная итерация или стереотипы с интервалами). Ведь если феномены упорства могут негативно объясняться умственной отсталостью или пустотой, феномены повторения обладают двойным свойством предствлять сгущения и сокращения, получая первичный позитивный принцип объяснения. Заметим, в этом отношении, что джексонизм, относящий повторение к категории "позитивных" симптомов, всегда придерживается принципа совершенно негативного объяснения; ведь упоминаемая им позитивность — механическая и голая, выражающая предполагаемый низший, или архаический, уровень равновесия. Действительно, механическое повторение, представляющее явный аспект итерации или стереотипии, не выражает общего уровня, но затрагивает в основном фрагменты, "кирпичи", как говорили Монаков и Мург. Отсюда значимость фрагментарных сокращений и сгущений. Но в этом смысле истинная позитивность вкладывает во фрагмент целостность психической жизни, то есть вкладывает в механическое повторение повторение совершенно другой природы, принадлежащее сфере всегда замаскированного и переместимого "инстинкта" (тимия). Можно сказать, что в стереотипии архаично лишь означающее, а не означаемое: "За фрагментарностью симптома всегда скрывается более менее богатое смыслом континуальное означаемое" (Beley A., Lefranyois J.-J. Apercu semeologique dramatique de quelques stereotypies motrices chez 1'enfant // Annales med. ps., avril 1962).

349

чисто механического повторения, сколько специфической хрупкой связью двух повторений и того процесса, посредством которого одно из них становится и остается причиной другого.

Повторение — это сила языка; оно включает Идею всегда избыточной поэзии, а вовсе не негативное объяснение ввиду нехватки номинальных концептов. В соответствии с характеризующими их особенностями, сосуществующие уровни психической целостности могут рассматриваться как актуализирующиеся в дифференсированных рядах. Эти ряды способны перекликаться под воздействием "темного предшественника", значащего фрагмента для той целостности, где сосуществуют все уровни: то есть каждый ряд повторяется в другом, в то время как предшественник перемещается по уровням, маскируясь во всех рядах. Сам же он не принадлежит какому-либо уровню или ступени. В случае вербальных рядов мы называем "словом высшего уровня" то, которое указывает на смысл предыдущего. Но лингвистический предшественник, преимущественно эзотерическое или поэтическое слово (объект = х) трансцендентно всем уровням в той мере, в какой стремится высказать себя и собственный смысл, предстает как вечно неуместная переодетая бессмыслица (у тайного слова, Снарка или Блиттури, нет смысла...) И все вербальные ряды создают некие соотносящиеся с ним "синонимы", сам же он играет роль "омонима" по отношению ко всем рядам. Итак, язык организует свою систему в целом как одетое повторение благодаря своей в высшей степени позитивной силе. Теперь самоочевидно, что наличные поэмы не обязательно соответствуют Идее поэзии. Для рождения наличной поэмы нам достаточно "идентифицировать" темного предшественника, наделить его по крайней мере номинальной тождественностью, короче, отелеснить резонанс; тогда дифференсированные ряды организуются в куплеты или стихи, как в песне, тогда как предшественник воплощается в старой песне, припеве. Куплеты крутятся вокруг припева. И что же лучше, чем песня, объединяет номинальные концепты и понятия свободы? Голое повторение происходит в таких условиях: повторение припева, как представляющего объект = х, и одновременно некоторых аспектов дифференсированных куплетов (мера, ритм или же стихотворная строка, рифмующаяся с припевом), в свою очередь представляющих взаимопроникновение рядов.