Ведь Одинаковое, Тождественное обладает онтологическим смыслом: повторение отличающегося в вечном возвращении (повторение каждого имплицирующего ряда). Онтологический смысл подобного: вечное возвращение разрозненного (повторение имплицированных рядов). Но само кружащееся вечное возвращение вызывает некоторую радостную зеркальную иллюзию, усиливающую утверждение различия: возникает образ тождества как мнимого конца различного. Вечное возвращение порождает образ подобия как внешнего эффекта "разрозненного"; образ негативного как следствия утверждаемого, следствия собственного утверждения. Оно окружает себя и симулякр таким тождеством, подобием и негативным. Но это именно симуляруемые тождество, подобие, негативное. Вечное возвращение задействует их как никогда недостижимую цель, вечно искаженный эффект, всегда извращенное следствие: это продукты функционирования симулякра. Оно каждый раз пользуется ими ради смещения тождественного, искажения подобного, отклонения следствия. Ведь существуют только извращенные следствия, искаженные подобия, смещенное тождество, недостигнутая цель. Вечное возвращение, радуясь произведенному, осуждает всякое иное применение целей, тождеств, подобий и отрицаний. И особенно радикально ставит на службу симулякру отрицание: чтобы отрицать все, что отрицает утверждение —
____________
11 См.: Heidegger M. L'homme habite en poete... // Essais et conferences, N.R.F. P. 231.

360

множественное, различное; чтобы зеркально отразить в нем собственное утверждение, удвоить утверждаемое. Функционированию симулякра присуще симулирование тождественного, подобного и негативного.

Онтологический и симулируемый смыслы с необходимостью связаны. Второй вытекает из первого, то есть неавтономно, спонтанно дрейфует как простой результат онтологической причины, швыряющей его подобно шторму. И как же репрезентации не воспользоваться этим? Как может репрезентация не родиться однажды в глубине волны, в пользу иллюзии? Как ей не превратить иллюзию в "ошибку"? Тогда все действительно изменяется. И вот уже тождество симулякра, тождественность симулируемого оказываются спроецированными или нанесенными задним числом на внутреннее различие. Симулируемое внешнее сходство оказывается интериоризированным в системе. Негативное становится принципом и агентом. Каждый продукт функционирования обретает автономность. Тогда можно предположить, что различие значимо, существует и мыслимо лишь в предсуществующем Одинаковом, включающем его как концептуальное различие и определяющем его как оппозицию предикатам. Можно предположить, что повторение значимо, существует и мыслимо лишь в Тождественном, в свою очередь выдвигающем его как неконцептуальное различие, негативно объясняющее Тождественное. Вместо постижения голого повторения как продукта одетого повторения, а последнего — как силы различия, различие превращают в субпродукт непонятийного тождества. Различие задается как концептуальное, с одной стороны, повторение — как неконцептуальное различие, с другой, все в той же области представления. И так как концептуального различия нет и между высшими определяемыми концептами, в которых распределяется одинаковое, то мир представления оказывается втиснутым в систему аналогий, превращающую различие и повторение в концепты обычной рефлексии. Можно многообразно интерпретировать Одинаковое и Тождественное: в смысле упорства (А есть А), равенства (А=А) или подобия (А не В), оппозиции (А не -А), аналогии (в плане исключенного третьего, определяющего условия, при которых третий термин определяем лишь в отношении, тождественном связи двух других -А/не-А(В) = С/не-С(D)). Но все это способы представления, на которые аналогия наносит последний штрих, придавая им специфическое заключение в качестве заключительного элемента. Это развитие ложного смысла, предающего сущность различия и повторения одновременно. Здесь берет начало длительное заблуждение, тем более долгое, что оно происходит один раз.

361

Как мы видели, аналогия сущностно принадлежит миру представления. Когда определяют границы вписанности различия в понятие вообще, верхняя граница представлена высшими определяемыми понятиями (роды бытия или категории), тогда как нижняя граница — мелкими определенными концептами (видами). В законченном представлении родовое и специфическое различие сущностно и процедурно различаются, но при этом они строго дополнительны: двусмысленность одного коррелирует с единообразием другого. Действительно, род единообразен по отношению к своим видам, но Бытие двусмысленно по отношению к самим родам или категориям. Аналогия бытия одновременно включает оба эти аспекта: посредством одного бытие распределяется в определяемых формах, с необходимостью отличающих и видоизменяющих его смысл; посредством другого подобным образом распределенное бытие с необходимостью раздается совершенно определенным бытующим, каждый из которых обладает единственным смыслом. Двум этим крайностям недостает коллективного смысла бытия — таково действие в бытующем различия индивидуации. Все происходит между родовым и специфическим различием.