54. Нарсес раскланялся с нами и исчез. Его совет был превосходен, но как жаль, что Эрос не выслушал его от какого-нибудь честного человека и не последовал ему в своих отношениях с Нарсесом. Этот предатель отправился прямо к куртизанке, предложил ей шестьсот луидоров и таким образом перебил место у Эроса.

55. Ты знаешь теперь смешные стороны и пороки аллеи цветов, знаешь также и ее привлекательные стороны. Вход в нее нам не запрещен; прогулка по ней предохраняет нас от вредных влияний слишком холодного воздуха, которым мы дышим в тени наших деревьев.

56. Однажды вечером, когда я искал там отдыха и развлечений, я натолкнулся на нескольких женщин, которые искоса смотрели на меня сквозь легкий газ, покрывавший их лица; они показались мне красивыми, но не очень приятными. Я подошел поближе к одной брюнетке, которая украдкой устремляла взор своих больших черных глаз

в мои глаза.

— В этом царстве любовных нег с таким лицом, как ваше, вы, верно, одерживаете победу за победой,— сказал

я ей...

— Ах, месье, уйдите, уйдите от меня,— воскликнула она,— я не могу спокойно слушать ваши легкомысленные речи! Государь меня видит, мой вожатый следит за каждым моим шагом; я должна думать о своей репутации, о будущем, о чистоте своего платья. Уйдите, умоляю вас, или перемените тему разговора!

57. — Но как странно, мадам,— ответил я,— что при такой щепетильности вы ушли из аллеи терний. Позвольте спросить вас, что вы намерены делать здесь?

— Исправлять по мере возможности,— сказала она улыбнувшись,— таких негодников, как вы.

В эту минуту она заметила, что кто-то приближается к нам, и тотчас же приняла свой прежний серьезный и скромный вид; она опустила глаза, умолкла, сделала мне глубокий реверанс и исчезла, оставив меня одного среди молодых ветрениц, которые хохотали во все горло, заигрывали с прохожими и делали глазки каждому встречному.

58. Они старались наперебой завладеть мною — или, вернее, обмануть меня. Я пошел за ними, и они сразу же стали подавать мне надежды. “Видите вы это дерево? — сказала мне одна из них.— Так вот, когда мы подойдем к нему...” В то же время она указала на другое место одному молодому человеку, которого привела с собой издалека. Когда мы подошли к условленному дереву, она повела меня ко второму, от второго к третьему, оттуда в рощу, которая, по ее словам, должна была быть весьма удобной, из этой рощи во вторую, еще более удобную. “Но ведь этак я могу,— подумал я,— идя от одного дерева к другому, от одной рощи к другой, дойти с этими ветреницами до конца аллеи, не получив ни малейшей награды за свой труд”. Подумав это, я тут же оставил их и подошел к одной юной красавице, черты которой пленяли не столько правильностью, сколько своей прелестью. Это была блондинка, но из тех, которых философ должен избегать. С легкой и тонкой талией она соединяла приятную полноту. Я никогда в жизни не видал таких живых красок, такой свежей кожи, такого красивого тела. На ее просто причесанной головке красовалась соломенная шляпа с розовой подкладкой; из-под шляпы сверкали глаза, дышавшие сладострастием. Ее разговор обнаруживал изысканный ум; она любила рассуждать, она даже была логична в своих мыслях. Едва между нами завязалась беседа, как мы уже говорили о наслаждении — это всеобщая и неисчерпаемая тема здешних разговоров.

59. Я важно доказывал, что государь запретил нам наслаждения и что сама природа поставила нам границы. “Я ничего не знаю о твоем государе,— сказала она в ответ.— Но если создатель и двигатель всех существ так благ и мудр, как это утверждают, неужели он вложил в нас столько приятных ощущений лишь для того, чтобы терзать нас? Говорят, он ничего не делает напрасно; в чем же назначение потребностей и связанных с ними желаний, как не в их удовлетворении?”

60. Я ответил, хотя и не очень решительно, что государь мог окружить нас этими обольщениями для того, чтобы мы побороли их и заслужили себе этим награду. “Положи на одну чашу весов,— возразила она,— настоящее, которым я наслаждаюсь, а на другую — сомнительное будущее, которое ты сулишь мне, и реши сам, что перевесит”. Я колебался, и она заметила это. “Как! — продолжала она.— Ты советуешь мне быть несчастной в ожидании счастья, которое, может быть, никогда не наступит. И если бы еще законы, которым я, по-твоему, должна принести себя в жертву, были продиктованы разумом! Но нет — это причудливая смесь нелепостей, единственная цель которых, по-видимому, в том, чтобы воспрепятствовать всем моим влечениям и поставить моего творца в противоречие с самим собой... Меня соединяют, меня навсегда связывают с одним-единственным человеком,— продолжала она после некоторого перерыва.— Я делаю все, чтобы довести его до отчаяния, но что толку? Он признает свою несостоятельность, но не отказывается от своих притязаний. Он не отрицает своего поражения, но не хочет и слышать о помощи, которая могла бы обеспечить ему победу. Что он делает, когда его силы приходят к концу? Он выдвигает против меня предрассудок, а мне нужен совсем другой неприятель.