Скачать 63.7 Кбайт
Прогулка скептика, или аллеи вступление.
Не счел бы ты достойным кандидатом в сумасшедший дом купца, который бросил бы свой дом и, доверившись словам какого-нибудь обманщика или невежды, стал бы подвергаться тысячам опасностей, переплывать неведомые и бурные моря, пересекать выжженные зноем пустыни в поисках какого-то клада в стране, которую он знает лишь по домыслам другого путешественника, столь же плутоватого или неосведомленного, как он сам? Этот купец — ты. Ты бредешь, натыкаясь на колючие тернии, по незнакомой дороге. Ты не имеешь почти никакого представления о том, что ты ищешь; и вместо того чтобы исследовать свой путь, ты поставил себе законом идти вслепую, с глазами, закрытыми повязкой. Но скажи мне, если твой государь разумен, мудр и благ, может ли он быть доволен тем глубоким мраком, в котором ты живешь? Если бы этот государь когда-нибудь предстал перед тобой, как мог бы ты признать его в темноте, которой ты себя окружаешь? Что помешает тебе спутать его с каким-нибудь самозванцем? Какое чувство вызовет в нем твой забитый вид — презрение или жалость? А если он вовсе не существует, то к чему все эти царапины, которым ты себя подвергаешь? Если после смерти сохраняется способность чувствовать, ты будешь вечно терзаться раскаянием при мысли, что ты сам разрушал себя в тот краткий промежуток времени, который был дан тебе для наслаждения бытием, и что ты представлял себе своего государя жестоким тираном, жаждущим крови, воплей и ужасов.
17.— Ужасов! — перебил его слепец.— Ужасы только у тебя на устах, нечестивец! Как смеешь ты подвергать сомнению и даже отрицать существование государя? Неужели все, что происходит в тебе и вне тебя, не убеждает тебя в его существовании? Мир возвещает о нем твоим глазам, разум — твоему уму, преступление — твоему сердцу. Да, я ищу сокровище, которого никогда не видел; а куда идешь ты? К уничтожению! Какая чудная цель! Тебе не на что надеяться; твой удел — ужас, и ужас доводит тебя до отчаяния. Что за беда, если я пятьдесят лет получал царапины, пока ты жил в свое удовольствие? Ведь я знаю, что, когда ты предстанешь перед государем без повязки, без платья и без посоха, ты будешь осужден на бесконечно более тяжкие и невыносимые мучения, чем те мимолетные неприятности, которым я себя подвергал... Я рискую малым, чтобы выиграть многое; а ты не хочешь поставить на карту ничего, рискуя потерять все.
18.— Постойте, мой друг,— ответил обитатель аллеи каштанов,— вы предполагаете доказанным как раз то, что стоит под вопросом: существование государя и его двора, необходимость носить определенную форму и обязанность сохранять свою повязку и не иметь ни одного пятнышка на платье. Но представьте себе, что я все это отрицаю; если эти предпосылки неверны, то все выводы, которые вы из них делаете, рушатся сами собой. Если материя вечна, если движение расположило ее в известный порядок и изначала сообщило ей все те формы, которые оно, как мы видим, сохраняет за нею посейчас, на что мне ваш государь?
Нет никакой будущей встречи, если то, что вы называете душой, есть только продукт определенной организации. Пока внутренняя связь наших органов сохраняется, мы мыслим; как только она порвется, мы теряем разум. Что же становится с душой после уничтожения этой связи? Да и кто вам сказал, что, отделившись от тела, душа продолжает мыслить, представлять, чувствовать? Но перейдем к вашим правилам; основанные на произвольных соглашениях, они созданы вашими первыми вожатыми, а не разумом, ибо разум, будучи единым во всех людях, указал бы им в любое время и в любом месте один и тот же путь, предписал бы одни и те же обязанности и воспретил бы одни и те же действия. В самом деле, разве есть основание думать, что он поступил с людьми более милостиво в отношении некоторых умозрительных истин, чем в отношении истин морали? Но все без исключения признают достоверность первых; что же до вторых, то стоит вам переправиться с одного берега реки на другой, перебраться на противоположный склон горы, переступить границу, пересечь математическую линию, и вы увидите, что белое превратилось в черное. Рассейте прежде всего этот туман, если хотите, чтобы я что-нибудь видел.
19.— Весьма охотно,— ответил слепец,— но я хотел бы время от времени прибегать к авторитету нашего кодекса. Знаете ли вы его? Это божественное творение. В нем не утверждается ничего, что не было бы основано на фактах сверхъестественного порядка, и, стало быть, несравненно более убедительных, чем те, какие мог бы представить разум.
20.— Ах, оставьте в покое ваш кодекс,— сказал философ.— Давайте сражаться равным оружием. Я выступаю перед вами без доспехов, причем иду на поединок охотно, а вы заковываете себя в броню, которая скорее может обессилить и раздавить человека, чем защитить его. Мне было бы стыдно иметь такое преимущество перед вами. Подумали ли вы об этом? И откуда вы взяли, что ваш кодекс имеет божественное происхождение? Так ли уж серьезно верят в это даже в вашей аллее? А может быть, это один из ваших вожатых под предлогом обличения Горация и Вергилия.
17.— Ужасов! — перебил его слепец.— Ужасы только у тебя на устах, нечестивец! Как смеешь ты подвергать сомнению и даже отрицать существование государя? Неужели все, что происходит в тебе и вне тебя, не убеждает тебя в его существовании? Мир возвещает о нем твоим глазам, разум — твоему уму, преступление — твоему сердцу. Да, я ищу сокровище, которого никогда не видел; а куда идешь ты? К уничтожению! Какая чудная цель! Тебе не на что надеяться; твой удел — ужас, и ужас доводит тебя до отчаяния. Что за беда, если я пятьдесят лет получал царапины, пока ты жил в свое удовольствие? Ведь я знаю, что, когда ты предстанешь перед государем без повязки, без платья и без посоха, ты будешь осужден на бесконечно более тяжкие и невыносимые мучения, чем те мимолетные неприятности, которым я себя подвергал... Я рискую малым, чтобы выиграть многое; а ты не хочешь поставить на карту ничего, рискуя потерять все.
18.— Постойте, мой друг,— ответил обитатель аллеи каштанов,— вы предполагаете доказанным как раз то, что стоит под вопросом: существование государя и его двора, необходимость носить определенную форму и обязанность сохранять свою повязку и не иметь ни одного пятнышка на платье. Но представьте себе, что я все это отрицаю; если эти предпосылки неверны, то все выводы, которые вы из них делаете, рушатся сами собой. Если материя вечна, если движение расположило ее в известный порядок и изначала сообщило ей все те формы, которые оно, как мы видим, сохраняет за нею посейчас, на что мне ваш государь?
Нет никакой будущей встречи, если то, что вы называете душой, есть только продукт определенной организации. Пока внутренняя связь наших органов сохраняется, мы мыслим; как только она порвется, мы теряем разум. Что же становится с душой после уничтожения этой связи? Да и кто вам сказал, что, отделившись от тела, душа продолжает мыслить, представлять, чувствовать? Но перейдем к вашим правилам; основанные на произвольных соглашениях, они созданы вашими первыми вожатыми, а не разумом, ибо разум, будучи единым во всех людях, указал бы им в любое время и в любом месте один и тот же путь, предписал бы одни и те же обязанности и воспретил бы одни и те же действия. В самом деле, разве есть основание думать, что он поступил с людьми более милостиво в отношении некоторых умозрительных истин, чем в отношении истин морали? Но все без исключения признают достоверность первых; что же до вторых, то стоит вам переправиться с одного берега реки на другой, перебраться на противоположный склон горы, переступить границу, пересечь математическую линию, и вы увидите, что белое превратилось в черное. Рассейте прежде всего этот туман, если хотите, чтобы я что-нибудь видел.
19.— Весьма охотно,— ответил слепец,— но я хотел бы время от времени прибегать к авторитету нашего кодекса. Знаете ли вы его? Это божественное творение. В нем не утверждается ничего, что не было бы основано на фактах сверхъестественного порядка, и, стало быть, несравненно более убедительных, чем те, какие мог бы представить разум.
20.— Ах, оставьте в покое ваш кодекс,— сказал философ.— Давайте сражаться равным оружием. Я выступаю перед вами без доспехов, причем иду на поединок охотно, а вы заковываете себя в броню, которая скорее может обессилить и раздавить человека, чем защитить его. Мне было бы стыдно иметь такое преимущество перед вами. Подумали ли вы об этом? И откуда вы взяли, что ваш кодекс имеет божественное происхождение? Так ли уж серьезно верят в это даже в вашей аллее? А может быть, это один из ваших вожатых под предлогом обличения Горация и Вергилия.
|
|