Скачать 63.7 Кбайт
Прогулка скептика, или аллеи вступление.
По этому признаку ты тотчас отличишь людей с хорошими головами; ибо издавна замечено, что повязка держится на лбу тем лучше, чем этот лоб уже и уродливей. Но к чему приводит сопротивление повязки? Одно из двух: либо придерживающие ее руки устают и она падает, либо человек упорствует в своем стремлении удержать ее и в конце концов достигает цели. Те, у кого руки устают, вдруг оказываются в положении слепорожденного, у которого раскрылись бы глаза. Все предметы внешнего мира предстали бы перед ним совсем не в том виде, в каком он их себе воображал. Эти прозревшие переходят в нашу аллею. С каким наслаждением отдыхают они под нашими каштанами и дышат нашим чистым воздухом! С какой радостью следят за тем, как с каждым днем зарубцовываются страшные раны, которые они сами себе нанесли! С каким состраданием вздыхают над участью несчастных, оставленных ими в терниях! Но они не решаются протянуть им руку. Они боятся, что те не найдут в себе сил следовать за ними и будут вновь увлечены, сами по себе или принуждаемые вожатыми, в еще более дремучие дебри. Никогда не случалось, чтобы эти перебежчики покинули нас. Они доживают до старости под сенью наших деревьев; но когда для них наступает время отправляться на общую встречу, они видят себя окруженными множеством вожатых; и так как они иногда впадают в слабоумие, то вожатые пользуются этим состоянием, или мгновением летаргического сна, чтобы поправить у них на лбу повязку или слегка почистить их платье,— этим они будто бы оказывают им великую услугу. Те из нас, чей разум сохраняет всю свою силу, не мешают вожатым в этом деле, ибо они убедили всех, что неприлично появляться перед государем без повязки, в не выстиранном и невыглаженном платье. У благовоспитанных людей это называется приличным завершением путешествия, а наш век любит приличия.
63. Я перешел из аллеи терний в аллею цветов, где пробыл недолго; оттуда я удалился под сень каштанов, но не льщу себя уверенностью, что останусь здесь до моей последней минуты: ни за что нельзя ручаться. Вполне возможно, что я окончу свой путь двигаясь ощупью, как это бывает с другими. Но, как бы то ни было, сейчас я убежден, что наш государь безгранично благ и что он обратит большее внимание на мое платье, чем на мою повязку. Он знает, что, как правило, мы скорее слабы, чем преступны. И к тому же мудрость начертанных им законов так велика, что мы не можем отклониться от них безнаказанно. Если верно, как старались меня убедить в аллее терний (а тамошние управители хоть и живут скверно, но говорят иногда превосходные вещи),— если верно, говорю я, что степень нашей добродетели есть точная мера нашего нынешнего счастья, то наш монарх мог бы уничтожить нас всех, не поступив несправедливо ни с одним. Но признаюсь, что я лично желал бы иного; я неохотно иду навстречу собственной гибели; я хотел бы жить и дальше, будучи уверен, что со мной не может случиться ничего дурного. Я думаю, что наш государь, который не менее мудр, чем благ, ничего не делает напрасно; ну, а что он мог бы иметь в виду, наказывая дурного солдата? Свое собственное удовлетворение? Не думаю; я жестоко оскорбил бы его, предположив, что он более злобен, чем я. Удовлетворение добрых людей? Это значило бы допустить в них чувство мести, которое несовместимо с их добродетелью и с которым наш государь, не сообразующийся с прихотью других, никогда не стал бы считаться. Нельзя сказать, что он будет наказывать для примера,— ведь тогда уж не будет людей, которых могла бы устрашить казнь преступника. Если земные владыки карают за преступление, то лишь в надежде отпугнуть этим тех, кто захочет подражать виновным.
64. Однако, прежде чем покинуть аллею терний, ты должен еще узнать, что все путники, идущие по ней, подвержены одному странному заблуждению. А именно, им кажется, что они одержимы неким коварным соблазнителем и что этот старый, как мир, соблазнитель, смертельный враг государя и его подданных, невидимо вьется около них, старается их совратить и непрестанно нашептывает им, чтобы они бросили свою палку, испачкали свое платье, разорвали свою повязку и перешли в аллею цветов или под наши каштаны. Когда они чувствуют, что им слишком уж хочется последовать его советам, они делают правой рукой символический жест, который обращает соблазнителя в бегство, особенно если они предварительно окунут кончик пальца в особую воду, приготовлять которую дано одним вожатым.
65. Я никогда бы не кончил, если бы стал подробно рассказывать о свойствах этой воды и о необычайном действии этого знамения. О самом соблазнителе написаны тысячи томов, и все они свидетельствуют, что наш государь — глупец по сравнению с ним, что он сотни раз обводил государя вокруг пальца и что он в тысячу раз более искусен в похищении у него подданных, чем тот в их сохранении. Но чтобы не навлечь на себя упрека, сделанного Мильтону, и чтобы этот проклятый соблазнитель не был превращен также и в героя моего сочинения (его, наверное, провозгласят автором сего труда), замечу еще только следующее: его
63. Я перешел из аллеи терний в аллею цветов, где пробыл недолго; оттуда я удалился под сень каштанов, но не льщу себя уверенностью, что останусь здесь до моей последней минуты: ни за что нельзя ручаться. Вполне возможно, что я окончу свой путь двигаясь ощупью, как это бывает с другими. Но, как бы то ни было, сейчас я убежден, что наш государь безгранично благ и что он обратит большее внимание на мое платье, чем на мою повязку. Он знает, что, как правило, мы скорее слабы, чем преступны. И к тому же мудрость начертанных им законов так велика, что мы не можем отклониться от них безнаказанно. Если верно, как старались меня убедить в аллее терний (а тамошние управители хоть и живут скверно, но говорят иногда превосходные вещи),— если верно, говорю я, что степень нашей добродетели есть точная мера нашего нынешнего счастья, то наш монарх мог бы уничтожить нас всех, не поступив несправедливо ни с одним. Но признаюсь, что я лично желал бы иного; я неохотно иду навстречу собственной гибели; я хотел бы жить и дальше, будучи уверен, что со мной не может случиться ничего дурного. Я думаю, что наш государь, который не менее мудр, чем благ, ничего не делает напрасно; ну, а что он мог бы иметь в виду, наказывая дурного солдата? Свое собственное удовлетворение? Не думаю; я жестоко оскорбил бы его, предположив, что он более злобен, чем я. Удовлетворение добрых людей? Это значило бы допустить в них чувство мести, которое несовместимо с их добродетелью и с которым наш государь, не сообразующийся с прихотью других, никогда не стал бы считаться. Нельзя сказать, что он будет наказывать для примера,— ведь тогда уж не будет людей, которых могла бы устрашить казнь преступника. Если земные владыки карают за преступление, то лишь в надежде отпугнуть этим тех, кто захочет подражать виновным.
64. Однако, прежде чем покинуть аллею терний, ты должен еще узнать, что все путники, идущие по ней, подвержены одному странному заблуждению. А именно, им кажется, что они одержимы неким коварным соблазнителем и что этот старый, как мир, соблазнитель, смертельный враг государя и его подданных, невидимо вьется около них, старается их совратить и непрестанно нашептывает им, чтобы они бросили свою палку, испачкали свое платье, разорвали свою повязку и перешли в аллею цветов или под наши каштаны. Когда они чувствуют, что им слишком уж хочется последовать его советам, они делают правой рукой символический жест, который обращает соблазнителя в бегство, особенно если они предварительно окунут кончик пальца в особую воду, приготовлять которую дано одним вожатым.
65. Я никогда бы не кончил, если бы стал подробно рассказывать о свойствах этой воды и о необычайном действии этого знамения. О самом соблазнителе написаны тысячи томов, и все они свидетельствуют, что наш государь — глупец по сравнению с ним, что он сотни раз обводил государя вокруг пальца и что он в тысячу раз более искусен в похищении у него подданных, чем тот в их сохранении. Но чтобы не навлечь на себя упрека, сделанного Мильтону, и чтобы этот проклятый соблазнитель не был превращен также и в героя моего сочинения (его, наверное, провозгласят автором сего труда), замечу еще только следующее: его
|
|