46. А вот другой вопрос, вызвавший не меньше разногласии,— вопрос о бесконечной благости нашего государя, которую упомянутый ритор будто бы примирил с его заранее принятым непреклонным решением навсегда удалить от своего двора и бросить в темницу без надежды на помилование всех тех, кто не был записан в его войска, то есть бесчисленные народы, никогда ничего не слыхавшие и не имевшие возможности слышать о нем, а также многих других, которых он не удостоил милостивого взгляда или подверг опале за непослушание их прадеда, будучи в то же время благосклонным к другим, не менее виновным, словно он играет судьбами людей в орла и решку. Наш вожатый, впрочем, и сам сознавал нелепость своих мыслей. И уж бог ведает, как он выпутывается из созданных им же самим чудовищных затруднений. Когда, выбившись из сил, он наконец совсем теряет голову, он вдруг восклицает: “Берегись ловушки!” И все, кто вслед за ним изображают нашего государя таким же варварским самодуром, повторяют хором: “Берегись ловушки!” Ко всем этим вывертам и множеству других такого же достоинства в аллее терний относятся уважительно. Путники, идущие по ней, считают их за истину и даже находят, что, окажись хотя бы только один из них ложью, то же самое пришлось бы сказать обо всех.

47. Между тем сторонники старого кодекса возмутились против сына государя и потребовали, чтобы он предъявил свою родословную и соответствующие доказательства. “Мои дела,— гордо сказал он им,— должны доказать мое происхождение”. Ответ прекрасный, но едва ли способный удовлетворить многих аристократов. Стали говорить, что он поносит память старого пастуха, и под этим предлогом роты мясников и водовозов, которые он грозился расформировать и заменить отрядами сукновалов и выводчиков пятен, составили заговор против него. Заговорщики подкупили его казначея; он сам был схвачен, приговорен к смерти и, того хуже, в самом деле казнен. Его друзья объявили, что он умер и не умер, что через три дня после своей смерти он явился вновь, но что прошлый опыт удержал его при дворе отца, так что с тех пор его больше не видели. Уходя, он поручил своим друзьям собрать его законы, обнародовать их и настаивать на их выполнении.

48. Ты понимаешь, конечно, что немые законы поддаются всевозможным толкованиям; так и случилось с его законами. Одни нашли их слишком снисходительными, другие — слишком суровыми; кое-кто усмотрел в них нелепости. По мере своего образования и роста новая корпорация начала сталкиваться с внутренними раздорами и внешними препятствиями. Мятежники не оказывали ни малейшей пощады своим спутникам, и те и другие не встречали пощады у своих общих врагов. Однако время, предрассудки, воспитание и упорная приверженность к запретным новшествам увеличивали число этих энтузиастов. Вскоре они стали собираться толпами и обижать своих хозяев. Сначала их наказывали как безумцев, а потом как бунтовщиков. Но большинство из них, твердо веря, что лучше всего угодишь своему государю, если позволишь убивать себя ради того, чего сам не понимаешь, шли на самые позорные и тяжкие муки, и вскоре мятежники или глупцы прослыли героями; поразительный результат красноречия вожатых! Таким-то образом аллея терний стала постепенно заселяться. Вначале она была очень пустынна, и лишь через много лет после смерти сына нашего монарха у него появились войска и о нем начали поговаривать.

49. Из сказанного мною ты уже можешь заключить, что никто в мире не совершил столь великих дел, как он. Знай, однако, что никто в мире не прожил свою жизнь и не умер в большей неизвестности. Я мог бы тотчас же объяснить тебе, в чем тут дело, но предпочитаю передать тебе разговор одного старого обитателя аллеи каштанов с некоторыми из лиц, заселивших аллею терний. Я прочел об этом разговоре у одного автора, который показался мне весьма осведомленным о событиях того времени. "О жизни, чудесах и истории Иисуса Христа". Он рассказывает, что обитатель аллеи каштанов обратился сперва к соотечественникам того, кто выдавал себя за сына нашего государя, и они ответили ему, что образовалась секта мечтателей, выдающих за сына и посланца великого духа какого-то обманщика и смутьяна, который по приговору местных судей был распят. Тогда Менипп — так звали нашего обитателя аллеи каштанов — стал расспрашивать жителей аллеи терний. “Да,— ответили они ему,— наш вождь был распят, как бунтовщик; но это был божественный человек, все действия его были чудесны. Он изгонял бесов, исцелял хромых, возвращал зрение слепым, воскрешал мертвых, воскрес сам и вознесся на небо. Очень многие из наших видели его, и весь край был свидетелем его жизни и его чудотворных подвигов”.

50. “Это поистине прекрасно,— сказал Менипп,— очевидцы стольких чудес, конечно, все перешли к нему на службу: все жители страны поспешили обзавестись белым платьем и повязкой...” “Увы, нет! — ответили те.— Люди, которые пошли за ним, были ничтожны по числу в сравнении с остальными: у этих последних были глаза, но они не видели, были уши, но они не слышали...” “Ага! — сказал Менипп, несколько оправившись от своего удивления.