Но можем ли мы установить границу?

Вопрос ошибочен: здесь нет никакой границы. Наличие тел принимается; именно они прежде всего и главным образом являются вещами. Сверх этого имеется последовательность все более отдаленных аналогий. Разнообразные выражения используются способами, более или менее параллельными способам употребления терминов для обозначения тел, и более или менее утверждается существование соответствующих объектов pari passu 4. Однако не возникает мысли установить онтологический предел указанного параллелизма.

Я не хочу сказать, что обыденный язык порочен и несет в себе неряшливую мысль. Мы должны принять эту неопределенность как факт и понять, что в обыденном языке не содержится четкой онтологии. Мысль о существовании границы между бытием и небытием является философской идеей, идеей технической науки в широком смысле слова. Ученые и философы заняты поисками всеохватывающей системы мира, которая гораздо более жестко и определенно ориентирована на референцию, чем обыденный язык. Интерес к онтологии не означает коррекции обыденного мышления и практики, он лежит вне повседневной культуры, хотя и вырастает из нее.

При желании мы можем провести онтологические пограничные линии. Можно упорядочить систему наших обозначений, допустив в нее только общие и сингулярные термины, сингулярную и множественную предикацию, истинностные функции и аппарат относительных предложений. Эквивалентно, хотя и более искусственно, вместо множественной предикации и относительных предложений принять кван-тификацию. Тогда мы можем сказать, что принимаемые объекты являются значениями переменных или местоимений. При таком упорядочении разнообразные фразеологические обороты обыденного языка, как будто бы вводящие новые виды объектов, исчезают. Новые оптические обязательства могут возникать в других случаях. Имеется пространство выбора и можно сделать выбор в пользу простоты общей системы мира.

Несомненно, требуется гораздо больше объектов, чем только тела и вещества. Нам нужны все виды отдельных частей и порций веществ. И если здесь нет никаких ограничений, то мы естественно приходим к допущению в качестве некоторого объекта любой части пространства-времени, пусть она даже оказывается непостоянной и гетерогенной. В этом и состоит обобщение примитивной и плохо определенной категории тел, к которым я отношу физические объекты.

Вещества распадаются на части, подобные физическим объектам. Молоко, древесина или сахар являются прерывными четырехмерными физическими объектами, охватывающими все молоко, древесина или сахар мира.

Основания рассматривать физические объекты в пространственно временных отношениях и трактовать время по аналогии с пространством хорошо известны и неоднократно отмечались 5. Оставим их в стороне и обратимся к критике концепции четырехмерности, ибо это гораздо более интересно. Отчасти эта критика обусловлена очевидным недоразумением — представлением о том, что время остановлено, изменение отсутствует и все навеки замерло в четвертом измерении. Это представление чрезмерно нервных людей, переоценивающих власть мира. Даже будучи четвертым измерением, время все-таки остается временем, а различия, возникающие по линии четвертого измерения, остаются изменениями. Только рассмотрение их становится более простым и плодотворным.

Критика опирается также на известное учение о том, что не все утверждения о будущем сегодня обладают истинностными значениями, ибо некоторые из них так и остаются причинно недетерминированными. Однако детерминизм здесь совершенно не при чем. Вопрос об истинах будущего решается соглашением об употреблении слов и носит столь же схоластический характер, как и тавтологический фатализм Дорис Дэй “Che sara sara” 6.

Другой вопрос, который столь же ошибочно связывают с детерминизмом, есть вопрос о свободе воли. Вслед за Спинозой, Юмом и многими другими я считаю некоторое действие свободным, если мотивы или побуждения действующего агента являются звеном его каузальной цепи. Причем сами эти мотивы и побуждения могут быть строго де терминированы.

Идеал чистого разума для меня состоит в том, чтобы трактовать детерминизм так широко, как это позволяет квантовая механика. Однако попытки его строгой формулировки сталкиваются с хорошо известными трудностями. Когда о некотором событии мы говорим, что оно детерминировано одним из существующих сейчас событий, то должны ли мы при этом считать, что имеется общее условное утверждение, истинное, хотя, быть может, и неизвестное нам, антецедент которого представлен настоящим событием, а консеквент — обсуждаемым будущим событием? Без некоторых значительных ограничений такой детерминизм довольно быстро выхолащивается в “Che sara sara” и способен служить лишь темой шутливых песен. Тем не менее, при всей своей неопределенности идея детерминизма сохраняет свое значение как идеал разума. Она важна как общее предписание для поиска механизмов взаимодействия.

Однако все это было лишь побочными философскими разговорами. Вернемся к нашим баранам — по-новому обобщенным физическим объектам. Одно из преимуществ такого обобщения состоит в рассмотрении событий в качестве объектов.