Значит, связь нео-платонизма с цезаризмом гораздо более сложная. Также и в экономической области мы едва ли бы достигли реальных результатов, если бы перенесли сюда так понимаемый цезаризм в его непосредственном содержании. Значит, для установления подлинной связи между всеми этими слоями римской культуры необходимо уметь переводить цезаристскую абсолютизацию государственности с юридического языка на чисто экономический, с экономического на чисто художественный, с художественного на философский или эстетический и т.д. При этом-то переводе и получается, что большая социальная интенсивность одной сферы превращается в очень вялую и слабую действенность другой сферы и обратно, хотя тип строения этих сфер будет везде один и тот же.

Поступая так с разными слоями культурно-исторического процесса зрелого римского цезаризма, мы замечаем, что интенсивная абсолютистская государственность дает очень слабую, вялую, упадочную экономику, а в философии и эстетике здесь образуется колоссальное напряжение и утончение логической мысли и системы вместе с необычайно напряженным мистицизмом; вместе с этим в самом искусстве тут тоже нет обычной интенсивности, а поэзия стремится даже к риторичности, сухости, излишней учености и замысловатости. Концентрация земли, капитала, военных сил и государственного аппарата в одних цезаристских руках – это необычайный абсолютизм политический и это необычайный мистический идеализм в философии, в эстетике. Мы не станем разъяснять, почему существовали все указанные только что взаимосоответствия различных областей культуры. Но что цезаристскому государственному абсолютизму вполне соответствовал упадок и снижение социально-экономических интересов и что цезаристскому упадку общественно-социальных интересов вполне соответствовал подъем логицизма и мистицизма, это должно быть уже и так ясным из всего предыдущего изложения. При твердо установившейся политической системе и в отсутствии актуальных проблем экономической жизни вся социальная теория направляется на разработку и углубление тех уже чисто духовных проблем, которые определены границами данной абсолютистской социально-политической системы.

5. Переходя к непосредственному содержанию эстетики нео-платонизма, мы сталкиваемся с очень сложным трехвековым философским движением, которое очень трудно разлагать на удобные подразделения. Это в высшей степени синтетическая система философии, так что каждый отдел ее обязательно содержит что-нибудь из ее других отделов. Наипростейшим делением представляется следующее. Сначала мы изложим эстетику в узком смысле слова, т.е. принципиальное учение о красоте и искусстве. Затем мы изложим то, что называется искусствоведением, т.е. более или менее формальной дисциплиной, поскольку она отделима здесь от принципиально-эстетических установок. И наконец, придется коснуться эстетики в развитом смысле слова, где эстетический образ созревает до степени мифологического образа.

Так дальнейшее изложение разделяется на три темы:


Эстетика.
Искусствоведение.
Мифология.
Это разделение, очень ясное само по себе, однако, не тождественно с разделением нео-платонизма на отдельных авторов. Так, напр., Плотин, в общем, должен быть отнесен к первой рубрике, поскольку к мифологии он только подходит, но не дает ее систематической разработки. Однако такой трактат его, как III 5 (Об Эросе), представляющий как раз вершину его эстетики, дает диалектику мифологии уже вполне в духе позднейшего Прокла (правда, написан он Плотином уже в преклонном возрасте). С другой стороны, и мифологи часто являлись чистыми эстетиками. О таком же, напр., философе, как Ямвлих или Юлиан, вообще трудно сказать, где здесь эстетика и где мифология. Это, однако, не значит, что такого деления там не было и что его не должно быть и у нас при изучении данного предмета. Наоборот, предложенное разделение является элементарно необходимым для внесения хотя бы примитивного порядка в хаос разнообразнейших учений нео-платонизма.

1. ЭСТЕТИКА
§ Нео-платонизм, изложенный ясно, как солнце
Хотя и много было сказано у нас ради введения в неоплатонизм и хотя мы уже подходили к нему и логически, и историко-философски (§§ ), и социологически, все же на этой системе философии лежит такой густой туман вековой клеветы и обычные взгляды на нее настолько наполнены буржуазным просветительским тупоумием и мещанской метафизикой, что приходится еще и еще принимать меры к тому, чтобы этот тип мысли стал, наконец, ясным и понятным всякому, кто всерьез хочет заниматься историей философии. Давайте отбросим всякие технические термины нео-платонизма и забудем, что это вообще какая-нибудь философия, и будем говорить на "обыденном", "здоровом" языке. Если нам удастся на этой платформе добиться чего-нибудь ясного, то в дальнейшем будет нетрудно подставить и нео-платоническую терминологию. Философы-мещане настолько запуганы мистицизмом, что за ним уже ровно ничего не видят у Плотина или Прокла. Поэтому, снисходя к этой глупости, буду говорить обыденным языком. И если тут мы сохранили ясность суждения, то и эстетика нео-платоников получится сама собой; ее почти и не нужно будет излагать.