Солнце, запах кожи и конского навоза, исходивший от катафалка,
запах лака и ладана, усталость после бессонной ночи... от всего
этого у меня мутилось в глазах и путались мысли. Я опять обернулся
- Перез маячил далеко позади, в знойной дымке, а потом и вовсе
пропал из виду. Я стал озираться и увидел: он сошел с дороги и
двинулся через поля. Оказалось, впереди дорога описывает дугу.
Стало быть, Перез, которому эти места хорошо знакомы, решил
срезать напрямик, чтобы нас нагнать. На повороте он к нам
присоединился. Потом мы опять его потеряли. Он снова пошел
наперерез, полями, и так повторялось несколько раз. Кровь стучала
у меня в висках.
Дальше все разыгралось так быстро, слаженно, само собой, что я
ничего не запомнил. Разве только одно: когда мы входили в деревню,
сиделка со мной заговорила. У нее оказался необыкновенный голос,
звучный, трепетный, очень неожиданный при таком лице. Она сказала:
- Медленно идти опасно, может случиться солнечный удар. А если
заторопишься, бросает в пот, и тогда в церкви можно простыть.
Да, правда. Выхода не было. В памяти уцелели еще какие-то
обрывки этого дня - например, лицо Переза, когда у самой деревни
он нас перехватил в последний раз. От усталости и горя по щекам
его текли крупные слезы. Но морщины не давали им скатиться. Слезы
расплывались и опять стекались и затягивали иссохшее лицо влажной
пленкой. Была еще церковь, и деревенские жители на тротуарах, и
кладбище, на могилах краснела герань, и Перез упал в обморок (точь-
в-точь марионетка, которую уже не дергают за нитки), и красная как
кровь земля сыпалась на мамин гроб, мешаясь с белым мясом
перерезанных корней, и еще люди, голоса, деревня, ожидание на
остановке перед кафе, потом непрестанное урчанье мотора, и как я
обрадовался, когда автобус покатил среди огней по улицам Алжира, и
я подумал: вот лягу в постель и просплю двенадцать часов кряду.



II

Проснувшись, я понял, отчего у патрона был недовольный вид,
когда я просил отпуск на два дня: нынче суббота. Я про это почти
забыл, а когда начал вставать - вспомнил. Конечно, патрон сразу
подумал, что вместе с воскресеньем у меня выйдет четыре свободных
дня, и, понятно, это ему не понравилось. Но, с одной стороны, я не
виноват, что маму хоронили вчера, а не сегодня, а с
[49]
другой стороны, в субботу и воскресенье я бы все равно не работал.
Впрочем, я прекрасно понимаю, что патрону это не нравится.
Поднялся я с трудом, потому что накануне устал. Пока брился,
думал, как бы провести время, и решил искупаться. Сел в трамвай и
поехал в купальни у порта. Кинулся в воду и поплыл. Тут было много
молодежи. В воде встретился с Мари Кард она, когда-то она работала
у нас в конторе машинисткой, в ту пору я ее хотел. И она, кажется,
тоже. Но мы не успели, она очень быстро уволилась. Сейчас я помог
ей взобраться на поплавок и при этом коснулся ее груди. Я еще не
вылез из воды, а она уже растянулась на поплавке. И повернулась ко
мне. Волосы падали ей на глаза, и она смеялась. Я подтянулся и
пристроился с ней рядом. Было славно, я откинулся назад и, точно в
xsrjs, положил голову ей на живот. Она ничего не сказала, и я так
и остался лежать. Прямо в глаза мне смотрело просторное небо,
синее и золотое. Затылком я чувствовал, как тихонько поднимается и
опускается от дыхания живот Мари. Мы долго лежали, полусонные, на
поплавке. Когда солнце стало слишком припекать, она нырнула, я за
ней. Я догнал ее, обнял за талию, и мы поплыли вместе. Она все
время смеялась. На пристани, когда мы сохли, она сказала:
- А я загорела сильней, чем вы.
Я спросил, не пойдет ли она вечером в кино. Она опять
засмеялась и сказала, что ей хочется посмотреть, картину с
Фернанделем. Когда мы оделись, она очень удивилась, что на мне
черный галстук, и спросила - разве я в трауре? Я сказал - умерла
мама. Она спросила - когда, и я сказал - вчера. Она отступила на
шаг, но промолчала. Я хотел было сказать, что я ведь не виноват,
да вспомнил, что уже говорил это патрону. Ну, неважно. Все равно,
как ни крути, всегда окажешься в чем-нибудь да виноват.
Вечером Мари обо всем забыла. Картина была временами забавная,
а в общем преглупая. Нога Мари прижималась к моей. Я гладил ее
грудь. Под конец сеанса я ее поцеловал, но как-то неловко. После
кино она пошла ко мне.
Когда я проснулся. Мари уже ушла. Она еще раньше объяснила,
что ей надо навестить тетку. Я вспомнил, что нынче воскресенье, и
мне стало скучно - не люблю воскресений. Повернулся на другой бок,
вдохнул с подушки запах моря от волос Мари и проспал до десяти
часов. Потом лежал в постели до двенадцати, курил сигареты.
Завтракать, как обычно, у Селеста не хотелось: там, конечно, стали
бы расспрашивать, а я этого не люблю.