Скачать 65.88 Кбайт
Посторонний
Захотелось опять услышать его журчанье,
укрыться от солнца, не напрягать мышц, не видеть женских слез,
захотелось, наконец, тени и покоя. Но когда я
[67]
подошел ближе, оказалось - тот араб, враг Раймона, вернулся.
Он был один. Он лежал на спине, заложив руки под голову, лицо
a{kn в тени скалы, а все тело на солнце. В жарких лучах от синего
балахона шел пар. Я немного удивился. Я-то думал, с этим делом
покончено, и совсем про него позабыл, когда шел сюда.
Завидев меня, араб приподнялся и сунул руку в карман. Понятно,
я нащупал в кармане куртки револьвер Раймона. Тогда араб опять
откинулся на спину, но руку из кармана не вынул. Я был от него
довольно далеко, метров за десять. Порой между полусомкнутыми
веками я угадывал его взгляд. Но чаще его черты расплывались
передо мной в дрожащем знойном воздухе. Волны плескали еще реже,
еще ленивее, чем в полдень. Все то же солнце, тот же сверкающий,
слепящий песок, и нет им конца. Вот уже два часа, как день
оцепенел, два часа, как он бросил якорь в океане расплавленного
металла и не двигается с места. На горизонте шел пароход, я едва
заметил краем глаза темную точку, потому что неотрывно смотрел на
араба.
Я подумал: стоит только повернуться и пойти прочь - и все
кончится. Но весь раскаленный знойный берег словно подталкивал
меня вперед. Я ступил к роднику - шаг, другой. Араб не шелохнулся.
Все-таки до него было еще довольно далеко. Может быть, оттого, что
на лицо его падала тень, казалось - он усмехается. Я помедлил.
Солнце жгло мне щеки, на брови каплями стекал пот. Вот так же
солнце жгло, когда я хоронил маму, и, как в тот день, мучительней
всего ломило лоб и стучало в висках. Я не мог больше выдержать и
подался вперед. Я знал: это глупо, я не избавлюсь от солнца, если
сдвинусь на один только шаг. И все-таки я сделал его - один-
единственный шаг вперед. Тогда, не поднимаясь, араб вытащил нож и
показал мне, выставив на солнце. Оно высекло из стали острый луч,
будто длинный искрящийся клинок впился мне в лоб. В тот же миг
пот, скопившийся у меня в бровях, потек по векам и затянул их
влажным полотнищем. Я ничего не различал за плотной пеленой соли и
слез. И ничего больше не чувствовал, только в лоб, как в бубен,
било солнце да огненный меч, возникший из стального лезвия, маячил
передо мной. Этот жгучий клинок рассекал мне ресницы, вонзался в
измученные, воспаленные глаза. И тогда все закачалось. Море
испустило жаркий, тяжелый вздох. Мне почудилось - небо разверзлось
во всю ширь и хлынул огненный дождь. Все во мне напряглось, пальцы
стиснули револьвер. Выпуклость рукоятки была гладкая,
отполированная, спусковой крючок поддался - и тут-то, сухим, но
оглушительным треском, все и началось. Я стряхнул с себя пот и
солнце. Я понял, что разрушил равновесие дня, необычайную тишину
песчаного берега, где мне совсем недавно было так хорошо. Тогда я
еще четыре раза выстрелил в распростертое тело, пули уходили в
него, не оставляя следа. И эти четыре отрывистых удара прозвучали
так, словно я стучался в дверь беды.
[68]
ЧАСТЬ II
I
Сразу же после ареста меня несколько раз допрашивали. Но
допросы были недолгие - просто выясняли, кто я такой. В первый
раз, в полицейском участке, моим делом, кажется, ровно никто не
заинтересовался. Неделю спустя, напротив, судебный следователь
смотрел на меня с любопытством. Но для начала он только спросил
мое имя и адрес, род занятий, время и место рождения. Потом
пожелал узнать, выбрал ли я себе адвоката. Я сказал - нет, а разве
}rn так уж необходимо?
- То есть как? - удивился он.
Я сказал - по-моему, дело мое очень простое.
Он улыбнулся и сказал:
- Можно считать и так. Однако существует закон. Если вы не
выберете себе защитника сами, мы вам кого-нибудь назначим.
Я подумал: очень удобно, что правосудие само заботится обо
всех мелочах. Так я и сказал следователю. Он согласился и заметил,
что законы составлены весьма разумно.
Сначала я не принял его всерьез.. Он ждал меня в кабинете с
завешенными окнами, горела одна только лампа на письменном столе и
освещала кресло, в которое он меня усадил, а сам остался в тени. Я
уже читал про такие приемы в книгах, и все это показалось мне
игрой. Но когда мы поговорили, я посмотрел на него внимательней -
он был высокий, тонкие черты лица, глубоко посаженные голубые
глаза, длинные седеющие усы и грива почти совсем белых волос. Он
показался мне человеком очень разумным и в общем приятным, хотя
рот у него как-то нервно подергивался. Уходя, я чуть было не
протянул ему руку, да вовремя вспомнил, что ведь я убил человека.
На другой день ко мне в тюрьму пришел адвокат. Он был
маленький, кругленький, еще молодой, волосы тщательно прилизаны.
Несмотря на жару (я сидел без куртки), на нем был темный костюм,
крахмальный воротничок и какой-то необыкновенный
[69]
галстук в широкую белую и черную полоску.
укрыться от солнца, не напрягать мышц, не видеть женских слез,
захотелось, наконец, тени и покоя. Но когда я
[67]
подошел ближе, оказалось - тот араб, враг Раймона, вернулся.
Он был один. Он лежал на спине, заложив руки под голову, лицо
a{kn в тени скалы, а все тело на солнце. В жарких лучах от синего
балахона шел пар. Я немного удивился. Я-то думал, с этим делом
покончено, и совсем про него позабыл, когда шел сюда.
Завидев меня, араб приподнялся и сунул руку в карман. Понятно,
я нащупал в кармане куртки револьвер Раймона. Тогда араб опять
откинулся на спину, но руку из кармана не вынул. Я был от него
довольно далеко, метров за десять. Порой между полусомкнутыми
веками я угадывал его взгляд. Но чаще его черты расплывались
передо мной в дрожащем знойном воздухе. Волны плескали еще реже,
еще ленивее, чем в полдень. Все то же солнце, тот же сверкающий,
слепящий песок, и нет им конца. Вот уже два часа, как день
оцепенел, два часа, как он бросил якорь в океане расплавленного
металла и не двигается с места. На горизонте шел пароход, я едва
заметил краем глаза темную точку, потому что неотрывно смотрел на
араба.
Я подумал: стоит только повернуться и пойти прочь - и все
кончится. Но весь раскаленный знойный берег словно подталкивал
меня вперед. Я ступил к роднику - шаг, другой. Араб не шелохнулся.
Все-таки до него было еще довольно далеко. Может быть, оттого, что
на лицо его падала тень, казалось - он усмехается. Я помедлил.
Солнце жгло мне щеки, на брови каплями стекал пот. Вот так же
солнце жгло, когда я хоронил маму, и, как в тот день, мучительней
всего ломило лоб и стучало в висках. Я не мог больше выдержать и
подался вперед. Я знал: это глупо, я не избавлюсь от солнца, если
сдвинусь на один только шаг. И все-таки я сделал его - один-
единственный шаг вперед. Тогда, не поднимаясь, араб вытащил нож и
показал мне, выставив на солнце. Оно высекло из стали острый луч,
будто длинный искрящийся клинок впился мне в лоб. В тот же миг
пот, скопившийся у меня в бровях, потек по векам и затянул их
влажным полотнищем. Я ничего не различал за плотной пеленой соли и
слез. И ничего больше не чувствовал, только в лоб, как в бубен,
било солнце да огненный меч, возникший из стального лезвия, маячил
передо мной. Этот жгучий клинок рассекал мне ресницы, вонзался в
измученные, воспаленные глаза. И тогда все закачалось. Море
испустило жаркий, тяжелый вздох. Мне почудилось - небо разверзлось
во всю ширь и хлынул огненный дождь. Все во мне напряглось, пальцы
стиснули револьвер. Выпуклость рукоятки была гладкая,
отполированная, спусковой крючок поддался - и тут-то, сухим, но
оглушительным треском, все и началось. Я стряхнул с себя пот и
солнце. Я понял, что разрушил равновесие дня, необычайную тишину
песчаного берега, где мне совсем недавно было так хорошо. Тогда я
еще четыре раза выстрелил в распростертое тело, пули уходили в
него, не оставляя следа. И эти четыре отрывистых удара прозвучали
так, словно я стучался в дверь беды.
[68]
ЧАСТЬ II
I
Сразу же после ареста меня несколько раз допрашивали. Но
допросы были недолгие - просто выясняли, кто я такой. В первый
раз, в полицейском участке, моим делом, кажется, ровно никто не
заинтересовался. Неделю спустя, напротив, судебный следователь
смотрел на меня с любопытством. Но для начала он только спросил
мое имя и адрес, род занятий, время и место рождения. Потом
пожелал узнать, выбрал ли я себе адвоката. Я сказал - нет, а разве
}rn так уж необходимо?
- То есть как? - удивился он.
Я сказал - по-моему, дело мое очень простое.
Он улыбнулся и сказал:
- Можно считать и так. Однако существует закон. Если вы не
выберете себе защитника сами, мы вам кого-нибудь назначим.
Я подумал: очень удобно, что правосудие само заботится обо
всех мелочах. Так я и сказал следователю. Он согласился и заметил,
что законы составлены весьма разумно.
Сначала я не принял его всерьез.. Он ждал меня в кабинете с
завешенными окнами, горела одна только лампа на письменном столе и
освещала кресло, в которое он меня усадил, а сам остался в тени. Я
уже читал про такие приемы в книгах, и все это показалось мне
игрой. Но когда мы поговорили, я посмотрел на него внимательней -
он был высокий, тонкие черты лица, глубоко посаженные голубые
глаза, длинные седеющие усы и грива почти совсем белых волос. Он
показался мне человеком очень разумным и в общем приятным, хотя
рот у него как-то нервно подергивался. Уходя, я чуть было не
протянул ему руку, да вовремя вспомнил, что ведь я убил человека.
На другой день ко мне в тюрьму пришел адвокат. Он был
маленький, кругленький, еще молодой, волосы тщательно прилизаны.
Несмотря на жару (я сидел без куртки), на нем был темный костюм,
крахмальный воротничок и какой-то необыкновенный
[69]
галстук в широкую белую и черную полоску.
|
|