Скачать 65.88 Кбайт
Посторонний
И тогда перед вами. встанет тот
же самый вопрос. Как встретите вы это страшное испытание?
Я ответил:
- Точно так же, как встречаю сейчас.
Он поднялся и посмотрел мне прямо в глаза. Эта игра мне
знакома. Я часто забавлялся ею с Эмманюелем и Селестом, и, как
правило, первыми глаза отводили они. Я сразу же понял, что и
священник тоже хорошо знает эту игру: его взгляд не дрогнул. И
голос тоже не дрогнул, когда он сказал:
- Неужели у вас нет никакой надежды? Неужели вы живете с
мыслью, что умрете совершенно и ничего от вас не останется?
- Да, - ответил я.
Он опустил голову и опять сел. И сказал, что ему меня жаль.
Ему кажется - такое невозможно вынести человеку. А я чувствовал
одно: он начинает мне надоедать. Я тоже отвернулся и подошел к
njnxjs. И прислонился плечом к стене. Краем уха я слышал, что он
опять задает мне вопросы. В голосе его звучала тревога и
настойчивость. Я понял, что он взволнован, и стал слушать
внимательней.
Он уверен, говорил он, что мою просьбу о помиловании
удовлетворят, но на мне тяготеет грех - и от этого груза надо
освободиться. У него выходило, что людской суд ничего не значит,
важен только суд божий. Я сказал: меня-то осудили люди. Он
возразил, однако этим не омыт мой грех. Я сказал: а мне
неизвестно, что такое грех, мне объявили только, что я виновен. Я
виновен и расплачиваюсь по счету, а больше с меня нечего
спрашивать. Он снова поднялся, и я подумал - когда хочешь
шевельнуться, в этой тесной камере нет выбора, только и можно
встать или сесть.
Я смотрел в пол. Он шагнул ко мне и остановился, как будто не
смел подойти ближе. Через решетку он посмотрел на небо.
- Вы заблуждаетесь, сын мой, - сказал он. - С вас могли бы
спросить больше. А возможно, и спросят.
- Что спросят?
- Чтобы вы увидели.
- А что надо видеть?
Священник огляделся по сторонам, и голос его вдруг показался
мне очень усталым:
- Я знаю, здесь каждый камень насквозь пропитан страданием. Не
могу без скорби смотреть на эти стены. Но в глубине души
[95]
знаю: самые несчастные из вас порой видели, как сквозь эти мрачные
стены проступал божественный лик. Вот его-то вы и должны увидеть.
Я немного оживился. И сказал, что уже много месяцев смотрю на
эти стены. Я их изучил, как ни одну стену и ни одного человека на
свете. Может быть, когда-то я и старался увидеть на них лицо. Но в
том лице горят краски солнца и пламя желания - это лицо Мари. И я
искал его понапрасну. А теперь с этим покончено. Во всяком случае,
ничего я не видел и ничего сквозь эти камни не проступает.
Кажется, он посмотрел на меня с грустью. Теперь я прислонился
к стене спиной, свет падал мне на лоб. Священник сказал несколько
слов, которых я не расслышал, потом торопливо спросил: можно ему
меня обнять?
- Нет, - сказал я.
Он отвернулся, шагнул к стене и провел по ней ладонью.
- Неужели вам так дорого все земное? - тихо спросил он.
Я ничего не ответил.
Он довольно долго стоял отвернувшись. Меня это злило, он был
мне в тягость. Я уже хотел сказать - пускай уйдет и оставит меня в
покое, как вдруг он обернулся ко мне и закричал с жаром:
- Нет, я не могу вам поверить! Я убежден, вам тоже случалось
желать иной жизни.
Я ответил, да, конечно, но это бессмысленно - все равно как
если хочешь разбогатеть, или плавать быстрей всех, или чтобы у
тебя рот стал красивый. Совершенно одно и то же - пустые мечты.
Тут он меня перебил и спросил, а как я себе представляю ту, иную
жизнь? И я закричал:
- Так, чтобы вспоминать вот эту жизнь, земную! И сейчас же
прибавил - хватит с меня, надоело! Он хотел еще говорить о боге,
но я подступил к нему ближе и постарался в последний раз
объяснить, что у меня осталось слишком мало времени. И я не желаю
тратить его на бога. Он попробовал переменить разговор и спросил,
почему я называю его "господин священник", а не "отец мой". Я
вспылил и ответил, что он мне не отец: он заодно с теми, кто
против меня.
- Нет, сын мой, - сказал он и положил руку мне на плечо. - Я с
вами. Но вы не в силах это понять, потому что сердце ваше слепо. Я
буду за вас молиться.
Тут, не знаю почему, во мне что-то прорвалось. Я стал орать во
все горло и выругал его и сказал - нечего за меня молиться. Я
схватил его за воротник сутаны. От гнева и радости меня била
дрожь, и я излил на него все, что скопилось в душе, до самого дна.
Он с виду такой уверенный и ни в чем не сомневается? Так вот, вся
его уверенность не стоит единого женского волоска. Напрасно он
уверен, что жив, ведь он живет как мертвец. Вот я с виду нищий и
обездоленный. Но я уверен в себе и во всем, куда уверенней, чем
он, я уверен, что жив и что скоро умру. Да, кроме этой
уверенности, у меня ничего нет. Но по крайней мере этой истины у
меня никто не отнимет. Как и меня у нее не отнять.
же самый вопрос. Как встретите вы это страшное испытание?
Я ответил:
- Точно так же, как встречаю сейчас.
Он поднялся и посмотрел мне прямо в глаза. Эта игра мне
знакома. Я часто забавлялся ею с Эмманюелем и Селестом, и, как
правило, первыми глаза отводили они. Я сразу же понял, что и
священник тоже хорошо знает эту игру: его взгляд не дрогнул. И
голос тоже не дрогнул, когда он сказал:
- Неужели у вас нет никакой надежды? Неужели вы живете с
мыслью, что умрете совершенно и ничего от вас не останется?
- Да, - ответил я.
Он опустил голову и опять сел. И сказал, что ему меня жаль.
Ему кажется - такое невозможно вынести человеку. А я чувствовал
одно: он начинает мне надоедать. Я тоже отвернулся и подошел к
njnxjs. И прислонился плечом к стене. Краем уха я слышал, что он
опять задает мне вопросы. В голосе его звучала тревога и
настойчивость. Я понял, что он взволнован, и стал слушать
внимательней.
Он уверен, говорил он, что мою просьбу о помиловании
удовлетворят, но на мне тяготеет грех - и от этого груза надо
освободиться. У него выходило, что людской суд ничего не значит,
важен только суд божий. Я сказал: меня-то осудили люди. Он
возразил, однако этим не омыт мой грех. Я сказал: а мне
неизвестно, что такое грех, мне объявили только, что я виновен. Я
виновен и расплачиваюсь по счету, а больше с меня нечего
спрашивать. Он снова поднялся, и я подумал - когда хочешь
шевельнуться, в этой тесной камере нет выбора, только и можно
встать или сесть.
Я смотрел в пол. Он шагнул ко мне и остановился, как будто не
смел подойти ближе. Через решетку он посмотрел на небо.
- Вы заблуждаетесь, сын мой, - сказал он. - С вас могли бы
спросить больше. А возможно, и спросят.
- Что спросят?
- Чтобы вы увидели.
- А что надо видеть?
Священник огляделся по сторонам, и голос его вдруг показался
мне очень усталым:
- Я знаю, здесь каждый камень насквозь пропитан страданием. Не
могу без скорби смотреть на эти стены. Но в глубине души
[95]
знаю: самые несчастные из вас порой видели, как сквозь эти мрачные
стены проступал божественный лик. Вот его-то вы и должны увидеть.
Я немного оживился. И сказал, что уже много месяцев смотрю на
эти стены. Я их изучил, как ни одну стену и ни одного человека на
свете. Может быть, когда-то я и старался увидеть на них лицо. Но в
том лице горят краски солнца и пламя желания - это лицо Мари. И я
искал его понапрасну. А теперь с этим покончено. Во всяком случае,
ничего я не видел и ничего сквозь эти камни не проступает.
Кажется, он посмотрел на меня с грустью. Теперь я прислонился
к стене спиной, свет падал мне на лоб. Священник сказал несколько
слов, которых я не расслышал, потом торопливо спросил: можно ему
меня обнять?
- Нет, - сказал я.
Он отвернулся, шагнул к стене и провел по ней ладонью.
- Неужели вам так дорого все земное? - тихо спросил он.
Я ничего не ответил.
Он довольно долго стоял отвернувшись. Меня это злило, он был
мне в тягость. Я уже хотел сказать - пускай уйдет и оставит меня в
покое, как вдруг он обернулся ко мне и закричал с жаром:
- Нет, я не могу вам поверить! Я убежден, вам тоже случалось
желать иной жизни.
Я ответил, да, конечно, но это бессмысленно - все равно как
если хочешь разбогатеть, или плавать быстрей всех, или чтобы у
тебя рот стал красивый. Совершенно одно и то же - пустые мечты.
Тут он меня перебил и спросил, а как я себе представляю ту, иную
жизнь? И я закричал:
- Так, чтобы вспоминать вот эту жизнь, земную! И сейчас же
прибавил - хватит с меня, надоело! Он хотел еще говорить о боге,
но я подступил к нему ближе и постарался в последний раз
объяснить, что у меня осталось слишком мало времени. И я не желаю
тратить его на бога. Он попробовал переменить разговор и спросил,
почему я называю его "господин священник", а не "отец мой". Я
вспылил и ответил, что он мне не отец: он заодно с теми, кто
против меня.
- Нет, сын мой, - сказал он и положил руку мне на плечо. - Я с
вами. Но вы не в силах это понять, потому что сердце ваше слепо. Я
буду за вас молиться.
Тут, не знаю почему, во мне что-то прорвалось. Я стал орать во
все горло и выругал его и сказал - нечего за меня молиться. Я
схватил его за воротник сутаны. От гнева и радости меня била
дрожь, и я излил на него все, что скопилось в душе, до самого дна.
Он с виду такой уверенный и ни в чем не сомневается? Так вот, вся
его уверенность не стоит единого женского волоска. Напрасно он
уверен, что жив, ведь он живет как мертвец. Вот я с виду нищий и
обездоленный. Но я уверен в себе и во всем, куда уверенней, чем
он, я уверен, что жив и что скоро умру. Да, кроме этой
уверенности, у меня ничего нет. Но по крайней мере этой истины у
меня никто не отнимет. Как и меня у нее не отнять.
|
|