Скачать 65.88 Кбайт
Посторонний
Минуту все молчали, потом
председатель спросил директора, обо мне ли он все это говорил. Тот
не понял вопроса, и председатель пояснил: "Так полагается по
закону". Потом спросил прокурора, нет ли у того вопросов к
свидетелю, и прокурор воскликнул:
- О нет, этого предостаточно!
Он заявил это с таким жаром, так победоносно посмотрел в мою
сторону, что впервые за много лет я, как дурак, чуть не заплакал,
вдруг ощутив, до чего все эти люди меня ненавидят.
Председатель спросил присяжных и защитника, нет ли у них
вопросов, потом вызвал привратника. С ним, как и с остальными,
повторилась та же церемония. Выйдя на свидетельское место, он
посмотрел на меня и отвел глаза. Ему задавали вопросы, он отвечал.
Он сказал, что я не хотел увидеть маму, что я курил, спал и пил
кофе с молоком. Тут я почувствовал, как в зале нарастает волнение,
и впервые понял, что виноват. Привратника заставили снова
рассказать про кофе с молоком и про сигарету. Прокурор посмотрел
на меня с насмешкой. В эту минуту мой адвокат спросил привратника,
не курил ли и он со мною.. Но прокурор яростно запротестовал:
- Да кто же здесь подсудимый и что за приемы у защиты!
Напрасно она пытается очернить свидетелей обвинения, ей не удастся
умалить вес их сокрушительных показаний!
Председатель все-таки потребовал, чтобы привратник ответил на
вопрос. Старик смутился.
- Верно, я тоже виноватый, - сказал он. - Да только этот
cnqondhm сам предложил мне сигарету, так отказываться было
неловко.
Под конец меня спросили, не хочу ли я что-нибудь прибавить.
- Ничего, - сказал я, - свидетель правильно говорит. Это
правда, я предложил ему сигарету.
Привратник поглядел на меня удивленно и как будто даже с
благодарностью. Помялся немного и сказал, что он сам предложил мне
кофе. Защитник шумно обрадовался и заявил: присяжным следует это
учесть. Но в ответ громом раскатился голос прокурора:
- Да, господа присяжные это учтут. И сделают вывод, что
посторонний человек мог предложить чашку кофе, а вот сын у
бездыханного тела той, которая дала ему жизнь, должен был от этого
кофе отказаться.
Привратник вернулся на свое место.
Когда настала очередь старика Переза, приставу пришлось под
руку довести его до трибуны. Тома Перез сказал, что он был больше
знаком с моей матерью, а меня видел только один раз, в день
похорон. Его спросили, что я делал в тот день, и он ответил:
- Понимаете, я был убит горем. Так что я ничего не видел. Я
ничего не видел от горя. Потому как для меня это было тяжкое горе.
Я даже лишился чувств. Так что я не мог видеть господина Мерсо.
Прокурор спросил - может быть, он по крайней мере видел, что я
плакал? Перез ответил - нет, не видел. И прокурор в свой черед
сказал:
[82]
- Господам присяжным следует это учесть.
Но тут мой защитник вспылил. И спросил Переза, по-моему,
чересчур сердито, видел ли он, что я не плакал. Перез сказал:
- Нет.
В зале засмеялись. И защитник, откидывая широкий рукав,
громогласно заявил:
- Вот он каков, этот процесс! Все правильно, и все вывернуто
наизнанку!
У прокурора стало каменное лицо, он тыкал карандашом в свои
бумаги.
Объявили перерыв на пять минут, и защитник успел сказать мне,
что все идет хорошо, а после этого вызвали Селеста - свидетеля со
стороны защиты. То есть с моей стороны. Селест поглядывал на меня
и вертел в руках панаму. Он был в новом костюме, который надевал
иногда по воскресеньям, когда мы с ним ходили на скачки. Но,
видно, воротничок ему уже не под силу было надеть, и рубашка на
шее разъехалась бы, если бы не медная запонка. Селеста спросили,
столовался ли я у него, и он сказал - да, но, кроме того, он мой
друг. Спросили, какого он обо мне мнения, и он ответил, что я -
человек. А как это понимать? Всякий понимает, что это значит,
заявил Селест. А замечал ли он, что я замкнутый и скрытный? В
ответ Селест сказал только, что я не трепал языком попусту.
Прокурор спросил, всегда ли я вовремя платил за стол. Селест
засмеялся и сказал:
- Да это пустяки, мы с ним всегда сочтемся.
Его спросили, что он думает о моем преступлении. Тогда он
оперся обеими руками о барьер, и стало ясно: он заранее
приготовился на это ответить. Он сказал:
- Я так считаю, это несчастье. Всякий знает, что такое
несчастье. Ты перед ним беззащитен. Так вот, я считаю, это было
несчастье.
Он хотел продолжать, но председатель сказал - очень хорошо,
спасибо. Селест немного растерялся. Но все-таки заявил, что ему
надо еще кое-что сказать. Его попросили говорить покороче. Он
опять повторил, что со мной случилось несчастье. И председатель
qj`g`k:
- Да, понятно. Но мы для того здесь и находимся, чтобы судить
такого рода несчастья. Благодарю вас.
Тогда, словно не зная, как быть дальше и чем еще помочь,
Селест повернулся ко мне.
председатель спросил директора, обо мне ли он все это говорил. Тот
не понял вопроса, и председатель пояснил: "Так полагается по
закону". Потом спросил прокурора, нет ли у того вопросов к
свидетелю, и прокурор воскликнул:
- О нет, этого предостаточно!
Он заявил это с таким жаром, так победоносно посмотрел в мою
сторону, что впервые за много лет я, как дурак, чуть не заплакал,
вдруг ощутив, до чего все эти люди меня ненавидят.
Председатель спросил присяжных и защитника, нет ли у них
вопросов, потом вызвал привратника. С ним, как и с остальными,
повторилась та же церемония. Выйдя на свидетельское место, он
посмотрел на меня и отвел глаза. Ему задавали вопросы, он отвечал.
Он сказал, что я не хотел увидеть маму, что я курил, спал и пил
кофе с молоком. Тут я почувствовал, как в зале нарастает волнение,
и впервые понял, что виноват. Привратника заставили снова
рассказать про кофе с молоком и про сигарету. Прокурор посмотрел
на меня с насмешкой. В эту минуту мой адвокат спросил привратника,
не курил ли и он со мною.. Но прокурор яростно запротестовал:
- Да кто же здесь подсудимый и что за приемы у защиты!
Напрасно она пытается очернить свидетелей обвинения, ей не удастся
умалить вес их сокрушительных показаний!
Председатель все-таки потребовал, чтобы привратник ответил на
вопрос. Старик смутился.
- Верно, я тоже виноватый, - сказал он. - Да только этот
cnqondhm сам предложил мне сигарету, так отказываться было
неловко.
Под конец меня спросили, не хочу ли я что-нибудь прибавить.
- Ничего, - сказал я, - свидетель правильно говорит. Это
правда, я предложил ему сигарету.
Привратник поглядел на меня удивленно и как будто даже с
благодарностью. Помялся немного и сказал, что он сам предложил мне
кофе. Защитник шумно обрадовался и заявил: присяжным следует это
учесть. Но в ответ громом раскатился голос прокурора:
- Да, господа присяжные это учтут. И сделают вывод, что
посторонний человек мог предложить чашку кофе, а вот сын у
бездыханного тела той, которая дала ему жизнь, должен был от этого
кофе отказаться.
Привратник вернулся на свое место.
Когда настала очередь старика Переза, приставу пришлось под
руку довести его до трибуны. Тома Перез сказал, что он был больше
знаком с моей матерью, а меня видел только один раз, в день
похорон. Его спросили, что я делал в тот день, и он ответил:
- Понимаете, я был убит горем. Так что я ничего не видел. Я
ничего не видел от горя. Потому как для меня это было тяжкое горе.
Я даже лишился чувств. Так что я не мог видеть господина Мерсо.
Прокурор спросил - может быть, он по крайней мере видел, что я
плакал? Перез ответил - нет, не видел. И прокурор в свой черед
сказал:
[82]
- Господам присяжным следует это учесть.
Но тут мой защитник вспылил. И спросил Переза, по-моему,
чересчур сердито, видел ли он, что я не плакал. Перез сказал:
- Нет.
В зале засмеялись. И защитник, откидывая широкий рукав,
громогласно заявил:
- Вот он каков, этот процесс! Все правильно, и все вывернуто
наизнанку!
У прокурора стало каменное лицо, он тыкал карандашом в свои
бумаги.
Объявили перерыв на пять минут, и защитник успел сказать мне,
что все идет хорошо, а после этого вызвали Селеста - свидетеля со
стороны защиты. То есть с моей стороны. Селест поглядывал на меня
и вертел в руках панаму. Он был в новом костюме, который надевал
иногда по воскресеньям, когда мы с ним ходили на скачки. Но,
видно, воротничок ему уже не под силу было надеть, и рубашка на
шее разъехалась бы, если бы не медная запонка. Селеста спросили,
столовался ли я у него, и он сказал - да, но, кроме того, он мой
друг. Спросили, какого он обо мне мнения, и он ответил, что я -
человек. А как это понимать? Всякий понимает, что это значит,
заявил Селест. А замечал ли он, что я замкнутый и скрытный? В
ответ Селест сказал только, что я не трепал языком попусту.
Прокурор спросил, всегда ли я вовремя платил за стол. Селест
засмеялся и сказал:
- Да это пустяки, мы с ним всегда сочтемся.
Его спросили, что он думает о моем преступлении. Тогда он
оперся обеими руками о барьер, и стало ясно: он заранее
приготовился на это ответить. Он сказал:
- Я так считаю, это несчастье. Всякий знает, что такое
несчастье. Ты перед ним беззащитен. Так вот, я считаю, это было
несчастье.
Он хотел продолжать, но председатель сказал - очень хорошо,
спасибо. Селест немного растерялся. Но все-таки заявил, что ему
надо еще кое-что сказать. Его попросили говорить покороче. Он
опять повторил, что со мной случилось несчастье. И председатель
qj`g`k:
- Да, понятно. Но мы для того здесь и находимся, чтобы судить
такого рода несчастья. Благодарю вас.
Тогда, словно не зная, как быть дальше и чем еще помочь,
Селест повернулся ко мне.
|
|