Нет никакой возможности осуществить постоянный синтез различных восприятий, показывающий нам единый существующий мир, существующий, подтверждающий себя в опыте мир. Такова эта возможность, в соответствии с которой мы имеем основание сказать: хотя мы существуем и имеем восприятия, никакого мира нет. Именно на основании этих опытных процессов было доказано, что он не существует. Как раз этот случай обсуждает Гуссерль. [Эта возможность того, что сознание существует и может существовать даже в том случае, если бы, так сказать, было доказано, что мир не существует, служит Гуссерлю еще одним аргументом в пользу его позиции].
Конечно, это игра мыслями, игра возможностями. Но знаете что? Мы горды тем, что мы психически здоровы, и бедных больных мы называем безумными. Да, но как все происходит у шизофреника, причем у тяжело больного шизофреника? Как выглядит его мир? Под вопросом стоит уже то, конституируется ли для него вообще какой-то мир, то есть один мир? Или же нет ни одного, ни многих миров, потому что нет вообще никакого мира? Поскольку болезнь у тяжело больного шизофреника часто развивается в сторону резкого ухудшения, вполне возможно, что в итоге все распадется, что не останется ничего, кроме голых феноменов, голых фантомов. Тогда и конституироваться ничего уже не будет.
Значит, это не просто праздная игра мыслями. В этом направлении можно пойти дальше и сказать: приходит момент, когда все это взрывается. Много лет спустя после появления первого тома «Идей», наверное, в 1927 году, я говорил об этом с Гуссерлем и он сказал: «Знаете, в то время я слишком уж рисковал. Может быть, я слишком далеко зашел, {разрабатывая} возможность деструкции чистого сознания относительно опыта». Но как бы то ни было, каковы бы ни были границы, как бы далеко не простирались возможности, которые здесь есть, во всяком случае, в качестве абсолютно последней пограничной точки мы можем представить себе сознание, в котором нет вообще никакого согласованного опыта мира. Тогда для того, кто имеет такие переживания, нет и никакого мира. И об этом Гуссерль говорит: да, но переживания, переживания восприятия, которые именно не синтезированы, которые постоянно ведут к взрывам — разве все они не находятся тем не менее в нашем потоке сознания? Это всего лишь особая выборка, ведь мы в нашей жизни переживаем и многое другое, не только восприятия, чувственные восприятия того или иного рода. Есть и другие переживания сознания. Гуссерль говорит: и вот мы видим, что [несогласованные] переживания наличны и существуют, хотя мира в этой ситуации нет. Но, кроме того, есть и другие переживания, отнюдь не направленные на мир. Они направлены на разные другие вещи, на меня самого и т.д., на наши фантасмагории, на вымыслы (Dichtungen) и т.д. — Таким образом, если мы признаем, что есть такой случай, в котором для нас не конституируется никакого мира, но все же еще есть некое сознание, причем наполненное другими переживаниями, не направленными на реальный мир. Значит, сознание для своего существования не нуждается ни в каком бытии вне сознания — nulla re indiget ad existendum. Напротив, мир, чтобы существовать, нуждается именно в чистом сознании, в котором оно удостоверяет свое бытие. Это и есть тот самый «колоссальный переворот» «естественного воззрения на мир». Сознание для того, чтобы быть, не нуждается ни в чем другом, оно абсолютно самостоятельно, даже если мир, возможно, и не существует; мир же, напротив, в своем бытии не самостоятелен, у него нет вообще никакой самостоятельности по отношению к чистому сознанию.
Я бы хотел дать еще один комментарий по этому пункту. Говоря все это, я не собирался зачитывать здесь текст Гуссерля в первом томе «Идей»; тем не менее, я почти буквально процитировал утверждение о том, что происходит, когда опыт несогласован, и все же сохраняются другие переживания. Это слова Гуссерля: «другие переживания» и «не-соразмерные опыту переживания». Но когда такое говорится, молчаливо предполагается нечто, что, быть может, не очевидно и не разумеется само собой, а именно, что эти другие переживания есть и могут быть такого рода, что они развиваются без чувственного внешнего опыта, что в нашем потоке сознания есть такие независимые в своем бытии от нашего внешнего опыта и самостоятельные переживания, или, по крайней мере, что они возможны. Это предположение я бы не хотел как-то оценивать. Но, во всяком случае, решение о возможности этого нельзя выносить так просто, здесь следовало бы провести особый анализ. Точка зрения эмпириков известна. Они говорят, что вначале нужно иметь «ideas of sensation», как утверждал Локк, и лишь затем могут появиться «ideas of reflection». Вначале нужно воспринимать вещи и людей, и только потом можно радоваться или быть печальным и т.д. Коль скоро отсутствует весь базис опыта, касающегося вещей мира, нет и других переживаний, потому что они образуют собой всего лишь надстройку над изначальными переживаниями, в которых конституируется для нас мир. Обоснование этого утверждения эмпирики немного себе облегчают. Однако и в первом томе гуссерлевых «Идей» едва ли можно найти места, в которых эта проблема разрешалась бы обоснованным образом.