Скачать 69.53 Кбайт
Посторонний
Было тепло, я согрелся от
выпитого кофе; в открытую дверь вливались запахи летней ночи и
цветов. Должно быть, я задремал.
[25]
Проснулся я от какого-то шороха. Со сна стены морга показались
мне невероятно сверкающей белизны. Вокруг не было ни малейшей
тени, и каждая вещь, каждый угол, все изгибы вырисовывались так
резко, что было больно глазам. Как раз тогда и пришли мамины
друзья. Их было человек десять, и все они бесшумно двигались при
этом ослепительном свете. Вот они расселись, но очень осторожно -
ни один стул не скрипнул. Я смотрел на них и видел так четко, как
никогда еще никого не видел, я замечал каждую складочку на их
лицах, каждую мелочь в одежде. Однако я не слышал их голосов, и
мне как-то не верилось, что это живые люди. Почти все женщины были
в передниках, стянутых в поясе, и от этого у них заметно выступал
живот. Никогда раньше я не замечал, какие большие животы бывают у
старух. А мужчины почти все были очень худые и держали в руках
трости. Меня поразило то, что глаз на их старческих лицах я не
видел, - вместо глаз среди густой сетки морщин поблескивал тусклый
свет. Пришельцы расселись, и большинство уставилось на меня,
шевеля едва заметными губами, провалившимися в беззубый рот, и
неловко кивали головой; я не мог понять - здороваются они со мной
или это у них просто головы трясутся. Думаю, скорее, что они
здоровались. Я обратил внимание, что кивали они, усевшись напротив
меня, справа и слева от сторожа. На минуту мне пришла нелепая
мысль, будто они явились судить меня.
Немного погодя одна из женщин расплакалась. Она сидела во
втором ряду, позади другой женщины, и мне было плохо ее видно. Она
плакала долго, всхлипывала, вскрикивала, и мне казалось, что она
никогда не кончит. Остальные как будто и не слышали ее. Они сидели
понурившись, мрачные и безмолвные, уставившись в одну точку: кто
смотрел на гроб, кто на свою палку или на что-нибудь еще. Та
женщина все плакала. Меня это очень удивляло - какая-то незнакомая
старуха. Мне хотелось, чтобы она перестала. Но я не решался
успокаивать ее. Сторож наклонился и заговорил с ней, но она
отрицательно покачала головой, что-то пролепетала и опять стала
плакать и равномерно всхлипывать. Тогда сторож обошел гроб и сел
рядом со мной. Он долго молчал, потом сообщил, не глядя на меня:
"Она была очень дружна с вашей матушкой. Говорит, что покойная
была здесь единственным близким ей человеком и теперь у нее никого
нет".
Прошло много времени. Плакавшая женщина все реже вздыхала и
всхлипывала. Зато громко шмыгала носом. Наконец она умолкла. Сон у
меня прошел, но я очень устал, да еще болела поясница. Теперь мне
было тяжело, что все эти люди молчат. Лишь время от времени я
слышал какой-то странный звук и не мог понять, что это такое. В
конце концов я догадался, что кое-кто из стариков сосет свои щеки,
nrrncn и раздается это удивительное чмоканье. Они его не замечали,
так как погружены были в свои мысли. Мне даже показалось, что
покойница, лежав-
[26]
шая перед ними, ничего для них не значила. Но теперь я думаю, что
это было ошибочное впечатление.
Мы все выпили кофе, которое нам подал сторож. А дальше я уж не
знаю, что было. Прошла ночь. Помню, как на мгновение я открыл
глаза и увидел, что старики спят, тяжело осев на стульях, и только
один оперся на набалдашник своей палки, положил подбородок на руки
и смотрит на меня в упор, будто ждет не дождется, когда же я
проснусь. Потом я опять уснул. Проснулся я из-за того, что очень
больно было спине. Над стеклянным потолком брезжил рассвет. Один
из стариков проснулся и сразу зашелся кашлем. Он отхаркивался в
клетчатый платок, и казалось, что с каждым плевком у него что-то
отрывается внутри. Он и других разбудил своим кашлем, и сторож
сказал, что уже пора уходить. Старики встали. Всех утомило это
бдение у гроба, у всех были серые, землистые лица. К моему
удивлению, каждый на прощание пожал мне руку, как будто эта ночь,
которую мы провели вместе, не перемолвившись ни словом, сблизила
нас.
Я устал. Сторож позвал меня в свою каморку, и я немного привел
себя в порядок. Потом я опять выпил очень вкусного кофе с молоком.
Когда я вышел, уже совсем рассвело. Над холмами, отделяющими
деревню Маренго от моря, в небе тянулись красные полосы. И ветер,
налетавший оттуда, приносил запах соли. Занимался ясный, погожий
день. Я давно уже не был за городом и с большим удовольствием
пошел бы прогуляться, если бы не смерть мамы.
Пришлось ждать во дворе, под платаном. Я вдыхал запах
вскопанной земли и уже совсем не хотел спать. А что сейчас делают
мои сослуживцы? Встают, конечно, собираются идти в контору - для
меня это всегда был самый трудный час. Некоторое время я думал обо
всех этих вещах, но меня отвлекло бряканье колокола, звонившего
где-то в корпусах богадельни. За ее окнами пошла какая-то
суматоха, потом все стихло.
выпитого кофе; в открытую дверь вливались запахи летней ночи и
цветов. Должно быть, я задремал.
[25]
Проснулся я от какого-то шороха. Со сна стены морга показались
мне невероятно сверкающей белизны. Вокруг не было ни малейшей
тени, и каждая вещь, каждый угол, все изгибы вырисовывались так
резко, что было больно глазам. Как раз тогда и пришли мамины
друзья. Их было человек десять, и все они бесшумно двигались при
этом ослепительном свете. Вот они расселись, но очень осторожно -
ни один стул не скрипнул. Я смотрел на них и видел так четко, как
никогда еще никого не видел, я замечал каждую складочку на их
лицах, каждую мелочь в одежде. Однако я не слышал их голосов, и
мне как-то не верилось, что это живые люди. Почти все женщины были
в передниках, стянутых в поясе, и от этого у них заметно выступал
живот. Никогда раньше я не замечал, какие большие животы бывают у
старух. А мужчины почти все были очень худые и держали в руках
трости. Меня поразило то, что глаз на их старческих лицах я не
видел, - вместо глаз среди густой сетки морщин поблескивал тусклый
свет. Пришельцы расселись, и большинство уставилось на меня,
шевеля едва заметными губами, провалившимися в беззубый рот, и
неловко кивали головой; я не мог понять - здороваются они со мной
или это у них просто головы трясутся. Думаю, скорее, что они
здоровались. Я обратил внимание, что кивали они, усевшись напротив
меня, справа и слева от сторожа. На минуту мне пришла нелепая
мысль, будто они явились судить меня.
Немного погодя одна из женщин расплакалась. Она сидела во
втором ряду, позади другой женщины, и мне было плохо ее видно. Она
плакала долго, всхлипывала, вскрикивала, и мне казалось, что она
никогда не кончит. Остальные как будто и не слышали ее. Они сидели
понурившись, мрачные и безмолвные, уставившись в одну точку: кто
смотрел на гроб, кто на свою палку или на что-нибудь еще. Та
женщина все плакала. Меня это очень удивляло - какая-то незнакомая
старуха. Мне хотелось, чтобы она перестала. Но я не решался
успокаивать ее. Сторож наклонился и заговорил с ней, но она
отрицательно покачала головой, что-то пролепетала и опять стала
плакать и равномерно всхлипывать. Тогда сторож обошел гроб и сел
рядом со мной. Он долго молчал, потом сообщил, не глядя на меня:
"Она была очень дружна с вашей матушкой. Говорит, что покойная
была здесь единственным близким ей человеком и теперь у нее никого
нет".
Прошло много времени. Плакавшая женщина все реже вздыхала и
всхлипывала. Зато громко шмыгала носом. Наконец она умолкла. Сон у
меня прошел, но я очень устал, да еще болела поясница. Теперь мне
было тяжело, что все эти люди молчат. Лишь время от времени я
слышал какой-то странный звук и не мог понять, что это такое. В
конце концов я догадался, что кое-кто из стариков сосет свои щеки,
nrrncn и раздается это удивительное чмоканье. Они его не замечали,
так как погружены были в свои мысли. Мне даже показалось, что
покойница, лежав-
[26]
шая перед ними, ничего для них не значила. Но теперь я думаю, что
это было ошибочное впечатление.
Мы все выпили кофе, которое нам подал сторож. А дальше я уж не
знаю, что было. Прошла ночь. Помню, как на мгновение я открыл
глаза и увидел, что старики спят, тяжело осев на стульях, и только
один оперся на набалдашник своей палки, положил подбородок на руки
и смотрит на меня в упор, будто ждет не дождется, когда же я
проснусь. Потом я опять уснул. Проснулся я из-за того, что очень
больно было спине. Над стеклянным потолком брезжил рассвет. Один
из стариков проснулся и сразу зашелся кашлем. Он отхаркивался в
клетчатый платок, и казалось, что с каждым плевком у него что-то
отрывается внутри. Он и других разбудил своим кашлем, и сторож
сказал, что уже пора уходить. Старики встали. Всех утомило это
бдение у гроба, у всех были серые, землистые лица. К моему
удивлению, каждый на прощание пожал мне руку, как будто эта ночь,
которую мы провели вместе, не перемолвившись ни словом, сблизила
нас.
Я устал. Сторож позвал меня в свою каморку, и я немного привел
себя в порядок. Потом я опять выпил очень вкусного кофе с молоком.
Когда я вышел, уже совсем рассвело. Над холмами, отделяющими
деревню Маренго от моря, в небе тянулись красные полосы. И ветер,
налетавший оттуда, приносил запах соли. Занимался ясный, погожий
день. Я давно уже не был за городом и с большим удовольствием
пошел бы прогуляться, если бы не смерть мамы.
Пришлось ждать во дворе, под платаном. Я вдыхал запах
вскопанной земли и уже совсем не хотел спать. А что сейчас делают
мои сослуживцы? Встают, конечно, собираются идти в контору - для
меня это всегда был самый трудный час. Некоторое время я думал обо
всех этих вещах, но меня отвлекло бряканье колокола, звонившего
где-то в корпусах богадельни. За ее окнами пошла какая-то
суматоха, потом все стихло.
|
|