Скачать 69.53 Кбайт
Посторонний
Как раз ей подали закуски, и она живо уничтожила
их. В ожидании следующего блюда достала из сумочки синий карандаш
и журнал с программами радиопередач на неделю. Она аккуратно
отметила птичками почти все передачи. В журнале было страниц
двенадцать, и она продолжала свою кропотливую работу в течение
всего обеда. Я уже кончил, а она все еще ставила птички. Потом
встала, надела жакет все теми же угловатыми движениями автомата и
ушла. Так как мне делать было нечего, я последовал ее примеру и
некоторое время шел за нею. Она двигалась у края тротуара
невероятно быстрой, уверенной походкой, не оглядываясь и не
сворачивая
[43]
с прямой линии, видно, хорошо знала дорогу. Довольно скоро я
потерял се из виду и пошел обратно. Я подумал: "Какая странная
женщина!", но тотчас забыл о ней.
У своей двери я обнаружил старика Саламано. Я пригласил его в
комнату, и он мне сообщил, что собака потерялась окончательно, на
живодерне ее нет. Там ему сказали, что, может быть, она попала под
колеса и ее раздавило. Он спросил, нельзя ли навести справки в
полицейских участках. Ему ответили, что такие мелкие происшествия
там не отмечают, они случаются каждый день. Я посоветовал старику
завести себе другую собаку, но он разумно ответил, что привык к
той, которая пропала.
Я пристроился на кровати, поджав под себя ноги, а Саламано -
на стуле, около стола. Он сидел напротив меня, положив руки на
колени, забыв снять с головы свою потрепанную шляпу. Шамкая
беззубым ртом, он выбрасывал из-под своих пожелтевших усов обрывки
фраз. Он мне уже немного надоел, но от нечего делать я стал
расспрашивать его про собаку. К тому же спать мне не хотелось.
Оказывается, что он взял ее после смерти жены. Женился он довольно
поздно. В молодости хотел пойти на сцену, недаром же в полку играл
в водевилях для солдат. Но в конце концов поступил на железную
дорогу и не жалеет об этом, так как теперь получает маленькую
пенсию. С женой он счастлив не был, но, в общем, привык к ней.
Когда она умерла, почувствовал себя очень одиноким. Тогда он
попросил у сослуживца щепка. Щенок был совсем еще маленький. Надо
было кормить его из соски. Но ведь у собаки-то жизнь короче, чем у
человека, вот они вместе и состарились.
- Скверный был у нее характер, - сказал Саламано. - Мы иной
раз цапались. А все-таки хорошая собака.
Я сказал, что она, несомненно, была породистая, и Саламано
явно обрадовался.
- Это вы еще не видели ее до болезни, - добавил он. - Какая у
нее шерсть была красивая! Просто прелесть.
А когда собака заболела кожной болезнью, Саламано по утрам и
вечерам мазал ее мазью. Но по его мнению, не в болезни тут дело, а
в старости - от старости же лекарства нет.
Тут я зевнул, и старик заявил, что он сейчас уйдет. Я ему
сказал, чтобы он еще посидел и что мне жаль его собаку; он
поблагодарил меня. По его словам, моя мама очень любила этого пса.
Говоря про маму, он называл ее "ваша матушка". Он высказал
предположение, что я очень горюю после ее смерти; я ничего на это
не ответил. Тогда он смущенно и торопливо проговорил, что ему
известно, как соседи по кварталу меня осуждали, зачем я поместил
мать в богадельню, однако мы с ним давно знакомы, и он уверен, что
я очень любил маму. Я ответил почему-то, что до сих пор не знал,
что меня осуждают, но мне казалось вполне естественным устроить
маму в богадельню, так как у меня не хватало средств, чтобы
обеспечить уход за ней.
[44]
- К тому же, - добавил я, - ей уже давно не о чем было со мной
говорить, и она скучала в одиночестве.
- Да, - заметил Саламано, - в богадельне, по крайней мере,
друзья-товарищи находятся.
Потом он извинился и ушел. Ему хотелось спать. Жизнь у него
теперь совсем переменилась, он не знает, как ему быть, что делать.
Впервые за все время нашего знакомства старик словно украдкой
протянул мне руку, и я ощутил, какая у него жесткая, корявая кожа.
Он слегка улыбнулся и перед уходом сказал:
- Надеюсь, нынче ночью собаки не будут лаять. А то мне все
кажется, что это моя...
VI
В воскресенье я с трудом проснулся. Мари пришлось звать меня,
трясти за плечо. Мы не стали завтракать, так как хотели пораньше
искупаться в море. Я чувствовал полную опустошенность, и голова у
меня немного болела. Закурил сигарету, но она показалась мне
горькой. Мари подшучивала надо мной, говорила, что у меня
"похоронная физиономия". Она пришла в белом полотняном платье, с
распущенными волосами. Я сказал ей, что она красивая, она
засмеялась от удовольствия.
Перед тем как спуститься по лестнице, мы постучались к
Раймону. Он ответил, что сейчас будет готов. Когда мы вышли, то,
верно, из-за усталости да из-за того, что утром я не отворил
ставни, яркий солнечный свет ослепил меня, и я зажмурился, как от
удара.
их. В ожидании следующего блюда достала из сумочки синий карандаш
и журнал с программами радиопередач на неделю. Она аккуратно
отметила птичками почти все передачи. В журнале было страниц
двенадцать, и она продолжала свою кропотливую работу в течение
всего обеда. Я уже кончил, а она все еще ставила птички. Потом
встала, надела жакет все теми же угловатыми движениями автомата и
ушла. Так как мне делать было нечего, я последовал ее примеру и
некоторое время шел за нею. Она двигалась у края тротуара
невероятно быстрой, уверенной походкой, не оглядываясь и не
сворачивая
[43]
с прямой линии, видно, хорошо знала дорогу. Довольно скоро я
потерял се из виду и пошел обратно. Я подумал: "Какая странная
женщина!", но тотчас забыл о ней.
У своей двери я обнаружил старика Саламано. Я пригласил его в
комнату, и он мне сообщил, что собака потерялась окончательно, на
живодерне ее нет. Там ему сказали, что, может быть, она попала под
колеса и ее раздавило. Он спросил, нельзя ли навести справки в
полицейских участках. Ему ответили, что такие мелкие происшествия
там не отмечают, они случаются каждый день. Я посоветовал старику
завести себе другую собаку, но он разумно ответил, что привык к
той, которая пропала.
Я пристроился на кровати, поджав под себя ноги, а Саламано -
на стуле, около стола. Он сидел напротив меня, положив руки на
колени, забыв снять с головы свою потрепанную шляпу. Шамкая
беззубым ртом, он выбрасывал из-под своих пожелтевших усов обрывки
фраз. Он мне уже немного надоел, но от нечего делать я стал
расспрашивать его про собаку. К тому же спать мне не хотелось.
Оказывается, что он взял ее после смерти жены. Женился он довольно
поздно. В молодости хотел пойти на сцену, недаром же в полку играл
в водевилях для солдат. Но в конце концов поступил на железную
дорогу и не жалеет об этом, так как теперь получает маленькую
пенсию. С женой он счастлив не был, но, в общем, привык к ней.
Когда она умерла, почувствовал себя очень одиноким. Тогда он
попросил у сослуживца щепка. Щенок был совсем еще маленький. Надо
было кормить его из соски. Но ведь у собаки-то жизнь короче, чем у
человека, вот они вместе и состарились.
- Скверный был у нее характер, - сказал Саламано. - Мы иной
раз цапались. А все-таки хорошая собака.
Я сказал, что она, несомненно, была породистая, и Саламано
явно обрадовался.
- Это вы еще не видели ее до болезни, - добавил он. - Какая у
нее шерсть была красивая! Просто прелесть.
А когда собака заболела кожной болезнью, Саламано по утрам и
вечерам мазал ее мазью. Но по его мнению, не в болезни тут дело, а
в старости - от старости же лекарства нет.
Тут я зевнул, и старик заявил, что он сейчас уйдет. Я ему
сказал, чтобы он еще посидел и что мне жаль его собаку; он
поблагодарил меня. По его словам, моя мама очень любила этого пса.
Говоря про маму, он называл ее "ваша матушка". Он высказал
предположение, что я очень горюю после ее смерти; я ничего на это
не ответил. Тогда он смущенно и торопливо проговорил, что ему
известно, как соседи по кварталу меня осуждали, зачем я поместил
мать в богадельню, однако мы с ним давно знакомы, и он уверен, что
я очень любил маму. Я ответил почему-то, что до сих пор не знал,
что меня осуждают, но мне казалось вполне естественным устроить
маму в богадельню, так как у меня не хватало средств, чтобы
обеспечить уход за ней.
[44]
- К тому же, - добавил я, - ей уже давно не о чем было со мной
говорить, и она скучала в одиночестве.
- Да, - заметил Саламано, - в богадельне, по крайней мере,
друзья-товарищи находятся.
Потом он извинился и ушел. Ему хотелось спать. Жизнь у него
теперь совсем переменилась, он не знает, как ему быть, что делать.
Впервые за все время нашего знакомства старик словно украдкой
протянул мне руку, и я ощутил, какая у него жесткая, корявая кожа.
Он слегка улыбнулся и перед уходом сказал:
- Надеюсь, нынче ночью собаки не будут лаять. А то мне все
кажется, что это моя...
VI
В воскресенье я с трудом проснулся. Мари пришлось звать меня,
трясти за плечо. Мы не стали завтракать, так как хотели пораньше
искупаться в море. Я чувствовал полную опустошенность, и голова у
меня немного болела. Закурил сигарету, но она показалась мне
горькой. Мари подшучивала надо мной, говорила, что у меня
"похоронная физиономия". Она пришла в белом полотняном платье, с
распущенными волосами. Я сказал ей, что она красивая, она
засмеялась от удовольствия.
Перед тем как спуститься по лестнице, мы постучались к
Раймону. Он ответил, что сейчас будет готов. Когда мы вышли, то,
верно, из-за усталости да из-за того, что утром я не отворил
ставни, яркий солнечный свет ослепил меня, и я зажмурился, как от
удара.
|
|