Такой насильственный возврат должен быть подвергнут анализу. Не то, чтобы мы
располагали в данный момент наибольшей проницательностью или новыми средствами.
Прежде этой технологии и этой методологии новая ситуация, новый опыт, другое
отношение должны стать возможными. Оставим эти три слова (ситуация, опыт,
отношение) без дополнения, чтобы не определять их слишком скоро и чтобы сообщить
о новых вопросах через такое прочтение хоры. Например, сказать: ситуация или
топология бытия, опыт бытия или отношение к бытию, значило бы наверное слишком
быстро обосноваться в пространстве, открытом для вопроса о смысле бытия в его
хайдеггеровском варианте. Но в отношении хайдеггеровской интерпретации хоры,
наши вопросы должны быть также обращены к некоторым решениям Хайдеггера и к их
горизонту, к тому, что формирует горизонт вопроса о смысле бытия и его эпохах.
Насильственный возврат, о котором мы только что говорили, всегда небескорыстен и
занимателен. Естественным образом он оказывается в ходу в этом единстве без
границ, который мы здесь называем текстом. Выстраиваясь и приобретая свою
господствующую
177 хора

форму в определенный момент времени (здесь - платоновский тезис, философия или
онтология), текст нейтрализуется, притупляется, саморазрушается или
растворяется: неравномерно, частично, временно. Сдерживаемые таким образом силы
продолжают поддерживать некоторый беспорядок, потенциальную несвязность и
разнородность в организации тезисов. Они привносят туда помехи, подпольный
характер, чревовещание и, главное, общий тон отрицания, который можно научиться
замечать, если тренировать ухо и глаз. "Платонизм" не только пример такого
движения, первого "во" всей истории философии. Он его приводит в действие, он
возвышается над всей этой историей. Но "вс±" этой истории конфликтно и
разнородно, оно допускает только относительно стабилизируемую гегемонию. Оно,
следовательно, никогда не суммируется в общий итог. Философия, как таковая, в ее
качестве эффекта гегемонии, могла бы стать отныне и навсегда "платонической".
Отсюда необходимость продолжения попыток осмысления того, что имеет место у
Платона, думать с Платоном о том, что у него показывается, что скрывается, чтобы
выиграть или проиграть.
Вернемся к "Тимею". С той точки, где мы находимся, как можно узнать присутствие
рассказа. Кто там присутствует7 Кто там держит речь? Кому она адресована?
Сократу. Мы уже подчеркивали эту своеобразную асимметрию; но это, по
определению, остается все еще слишком неопределенным. До такой степени три
инстанции текстуального вымысла включены одна в другую, одна, как содержание,
информированное во вместилище другого: F1 - сам "Тимей", целостность уже трудно
вычленяемая, F2 - беседа накануне ("Государство", этот спор уже известен), F3 -
его настоящий пересказ, описание идеальной, politeia.
178 Ж. Деррида

Нo это только начало (17а - 19Ь). Видя мертвую картину, Сократ просит перейти к
жизни, движению и действительности, чтобы поговорить, наконец, о философии и
политике, той, чьи mimetikon ethnos, poietikon genos и ton sophiston genos
являются, немного как и Сократ, неспособными. Он адресуется к своим собеседникам
как к другому геносу и это обращение (apostrophe) заставляет их говорить,
признавая тем самым необходимые право и компетентность. Самоустраняясь и
передавая слово, Сократ как бы индуцирует и программирует речь тех, кто
обращается к нему, тех, кому он назначил, в свою очередь, стать слушателем или
восприемником. Кто же отныне будет говорить их устами? Они, адресующие речь
Сократу? Или Сократ, их адресат? Генос тех, кто по природе и по воспитанию равно
причастен двум сословиям - философскому и политическому ((20а)), выглядит как
лишенный права свободного выбора слова со стороны того, кто исключает себя из их
геноса и делает вид, что принадлежит геносу подражателей.
Молодой Критий, таким образом, соглашается пересказать рассказ (F4), уже
сделанный им в пути, в соответствии со старыми устными традициями (ek palaias
akoes (20d)). По ходу этого рассказа, который накануне воспроизводил уже эту
плохо определяемую традицию, молодой Критий передает другой рассказ (F5), в
котором старый Критий, его прадед, передавал ему беседу, состоявшуюся между ним
и Солоном, беседу, в ходе которой этот последний излагал (F6) в свою очередь
беседу, которую он имел с египетским жрецом, и в ходе которой этот последний
излагает (F7) в свою очередь происхождение Афин на основе египетских письменных
источников.
Однако, именно в этом последнем рассказе (первом в серии повествовательных
событий, последнем
179 хора
из переданных в этом изложении изложений) вновь появляется ссылка на египетские
записи.