Скачать 124.68 Кбайт
Эссе об имени
Никто не сможет всерьез мне возразить, если я буду
утверждать (или подразумевать не договаривая, не тематизи-руя), что я пишу не
"автобиографическое" произведение, а по поводу автобиографии, примером которой
служит данный текст. Никто не сможет всерьез мне возразить, если я скажу (или
буду подразумевать и т. д.), что пишу не о себе, а по поводу "я", о каком-либо
"я" или о "я" вообще, предлагая пример: я всего лишь пример или образец. Я
говорю о чем-либо (обо "мне") с целью дать пример чего-либо (некоего "я") или
кого-либо, кто говорит о чем-либо. И я привожу пример примера. То, что я только
что сказал о словах по поводу чего-либо, не требует речи; я имею в
69 страсти
виду дискурсивного высказывания и его письменного за-печатления. Это относится к
любому следу вообще, даже если он является до-словным, например, к немому
указанию, жесту или живой игре. Ведь если существует разграничение между мной и
"каким-то я", между ссылкой на меня и ссылкой на "какое-то я" на примере моего
я, это разграничение, которое могло бы лишь быть похожим на различие,
существующее между "use" и "mention", остается различием прагматическим, а не
собственно лингвистическим или дискурсивным. Оно не обязательно должно
отражаться в словах. Одни и те же слова, одни и те же грамматические обороты
могут выполнять две функции. Одновременно или последовательно. Не более, чем
ирония и подобные ей вещи, различие между двумя функциями или двумя значениями
не нуждается в том, чтобы быть темати-зированным (иногда оно даже должно не быть
тематизи-рованным - вот в чем секрет), ни настойчивым образом объясненным, ни
даже выделенным кавычками, видимыми или невидимыми, или другими невербальными
знаками. Именно поэтому литература может всегда играть экономным,
недоговоренным, ироническим образом на этих метках и не-метках и, следовательно,
на примерности всего того, что она говорит или делает, на том, что чтение
является одновременно бесконечной интерпретацией, овладением и безграничной
неудовлетворенностью: она всегда может хотеть сказать, преподать, дать больше,
чем она делает на самом деле, во всяком случае, нечто другое. Но как я уже
сказал, литература является примером только того, что происходит везде, каждый
раз, когда имеет место нечто от следа [или от милости, то есть каждый раз, когда
имеется что-либо скорее, чем ничего; каждый раз, когда это присутствует (es
gibf) и дает безвозвратно, безрассудно, безвоздмездно, и если имеется то, что в
таком случае присутствует, то есть свидетельство] и, прежде всего, - словесный
акт (speech act) в узком смысле слова. Впрочем, "узкий смысл" всегда расширяется
самой структурой примерности. Именно на основании этих неразрешимостей или этих
апорий, через них, мы имеем шанс получить доступ к строгой возможности
свидетельства, если таковое имеется; к его проблематике и его опыту.
70 Ж. Деррида
Я все время говорю о себе, не говоря обо мне. Поэтому мы не может сосчитать
приглашенных, разговаривающих или теснящихся за столом. Двенадцать их или
тринадцать, больше или меньше этого? Каждый может раздваиваться до
бесконечности.
Так как это последнее примечание является примечанием к первым, на которые оно
могло бы дать ответ, да будет мне позволено добавить здесь следующее: именно в
силу этой структуры примерности каждый может сказать: я говорю о себе "без
церемоний", тайна остается в целости, моя вежливость; нетронутой, моя
сдержанность непоколебимой, моя скромность ревнивее, чем когда-либо; я отвечаю,
не отвечая (на приглашение, на мое имя, на слово или зов, обращенный к "я"); вы
никогда не будете знать, говорю ли я о себе, обо мне самом или о другом меня, о
некоем "я" или о "я" вообще, о тебе или о вас, о них или о нас, относятся ли эти
высказывания к философии, литературе, истории, праву или любой другой
определенной области. Нельзя сказать, что эти области совершенно не способны к
взаимной ассимиляции (об этом достаточно говорилось, и кто смог бы возражать
против этого); присущие им различия становятся строгими и надежными,
устанавливающими и стабилизирующими (несомненно в течение длительной истории)
только в тех случаях, когда необходимо овладеть этой турбулентностью,
упорядочить, остановить ее, чтобы получить возможность решать, короче, чтобы
получить возможность. Именно по этой причине, именно для этого, литература
(кроме всего прочего) является "примерной": она является, она говорит, она
всегда делает нечто другое, отличное от нее самой, ее самой, которая впрочем
является ничем другим как этим чем-то, отличным от нее самой. Например или
прежде всего - философией.
кроме имени
(Post-Scriptum)*
- ....
- Ни один. Я прошу прощения, но обычно, чтобы разговаривать нужно быть не
одному. Нужно много голосов...
- Да, в этом Вы правы и совершенно или, скажем, образцово, если говорить о
Боге...
__________________________
* Первый вариант этого текста был опубликован на английском языке (в переводе
Джона Р.
утверждать (или подразумевать не договаривая, не тематизи-руя), что я пишу не
"автобиографическое" произведение, а по поводу автобиографии, примером которой
служит данный текст. Никто не сможет всерьез мне возразить, если я скажу (или
буду подразумевать и т. д.), что пишу не о себе, а по поводу "я", о каком-либо
"я" или о "я" вообще, предлагая пример: я всего лишь пример или образец. Я
говорю о чем-либо (обо "мне") с целью дать пример чего-либо (некоего "я") или
кого-либо, кто говорит о чем-либо. И я привожу пример примера. То, что я только
что сказал о словах по поводу чего-либо, не требует речи; я имею в
69 страсти
виду дискурсивного высказывания и его письменного за-печатления. Это относится к
любому следу вообще, даже если он является до-словным, например, к немому
указанию, жесту или живой игре. Ведь если существует разграничение между мной и
"каким-то я", между ссылкой на меня и ссылкой на "какое-то я" на примере моего
я, это разграничение, которое могло бы лишь быть похожим на различие,
существующее между "use" и "mention", остается различием прагматическим, а не
собственно лингвистическим или дискурсивным. Оно не обязательно должно
отражаться в словах. Одни и те же слова, одни и те же грамматические обороты
могут выполнять две функции. Одновременно или последовательно. Не более, чем
ирония и подобные ей вещи, различие между двумя функциями или двумя значениями
не нуждается в том, чтобы быть темати-зированным (иногда оно даже должно не быть
тематизи-рованным - вот в чем секрет), ни настойчивым образом объясненным, ни
даже выделенным кавычками, видимыми или невидимыми, или другими невербальными
знаками. Именно поэтому литература может всегда играть экономным,
недоговоренным, ироническим образом на этих метках и не-метках и, следовательно,
на примерности всего того, что она говорит или делает, на том, что чтение
является одновременно бесконечной интерпретацией, овладением и безграничной
неудовлетворенностью: она всегда может хотеть сказать, преподать, дать больше,
чем она делает на самом деле, во всяком случае, нечто другое. Но как я уже
сказал, литература является примером только того, что происходит везде, каждый
раз, когда имеет место нечто от следа [или от милости, то есть каждый раз, когда
имеется что-либо скорее, чем ничего; каждый раз, когда это присутствует (es
gibf) и дает безвозвратно, безрассудно, безвоздмездно, и если имеется то, что в
таком случае присутствует, то есть свидетельство] и, прежде всего, - словесный
акт (speech act) в узком смысле слова. Впрочем, "узкий смысл" всегда расширяется
самой структурой примерности. Именно на основании этих неразрешимостей или этих
апорий, через них, мы имеем шанс получить доступ к строгой возможности
свидетельства, если таковое имеется; к его проблематике и его опыту.
70 Ж. Деррида
Я все время говорю о себе, не говоря обо мне. Поэтому мы не может сосчитать
приглашенных, разговаривающих или теснящихся за столом. Двенадцать их или
тринадцать, больше или меньше этого? Каждый может раздваиваться до
бесконечности.
Так как это последнее примечание является примечанием к первым, на которые оно
могло бы дать ответ, да будет мне позволено добавить здесь следующее: именно в
силу этой структуры примерности каждый может сказать: я говорю о себе "без
церемоний", тайна остается в целости, моя вежливость; нетронутой, моя
сдержанность непоколебимой, моя скромность ревнивее, чем когда-либо; я отвечаю,
не отвечая (на приглашение, на мое имя, на слово или зов, обращенный к "я"); вы
никогда не будете знать, говорю ли я о себе, обо мне самом или о другом меня, о
некоем "я" или о "я" вообще, о тебе или о вас, о них или о нас, относятся ли эти
высказывания к философии, литературе, истории, праву или любой другой
определенной области. Нельзя сказать, что эти области совершенно не способны к
взаимной ассимиляции (об этом достаточно говорилось, и кто смог бы возражать
против этого); присущие им различия становятся строгими и надежными,
устанавливающими и стабилизирующими (несомненно в течение длительной истории)
только в тех случаях, когда необходимо овладеть этой турбулентностью,
упорядочить, остановить ее, чтобы получить возможность решать, короче, чтобы
получить возможность. Именно по этой причине, именно для этого, литература
(кроме всего прочего) является "примерной": она является, она говорит, она
всегда делает нечто другое, отличное от нее самой, ее самой, которая впрочем
является ничем другим как этим чем-то, отличным от нее самой. Например или
прежде всего - философией.
кроме имени
(Post-Scriptum)*
- ....
- Ни один. Я прошу прощения, но обычно, чтобы разговаривать нужно быть не
одному. Нужно много голосов...
- Да, в этом Вы правы и совершенно или, скажем, образцово, если говорить о
Боге...
__________________________
* Первый вариант этого текста был опубликован на английском языке (в переводе
Джона Р.
|
|