Скачать 124.68 Кбайт
Эссе об имени
Она не должна
принимать, она должна не принимать, то, что она принимает. Во избежание всей
этой путаницы, парадоксальным образом, нужно формализовать ее подход и
придерживаться по ее поводу все время одного языка ( (50b)). He столько затем,
чтобы ей "давать все время одно и тоже имя", как это часто переводят, но
говорить о ней и называть ее все время одинаковым образом. Верно в общем и
целом, даже если эта вера несводима ни к какой другой. Этот "образ" -
единственный он или типичный? Обладает ли он особенностью идиоматического
события или упорядоченной обобщенностью схемы? Говоря иначе, находит ли эта
обобщенность в тексте Платона или, скорее, в этом эпизоде "Тимея" свою
единственность и самую лучшую формулировку или она всего лишь один из ее
образцов, сколь бы исключительной он ни был? Отчего, в каком смысле о "Тимее"
говорят, что он образцовый? Если более важно, чтобы одним и тем же оставалось
наименование,
149 хора
а не имя, то возможно ли заменить, подменить, перевести хору другими именами,
стараясь только заботиться о правильности наименования, например, речи?
Этот вопрос не может не звучать, когда мы вовлекаемся в такого рода действие
чтения и заранее включаемся в необъятную историю интерпретаций и новых
соответствий, которые с течением веков окружили хору своими хлопотами, принимая
заботу о ней или обременяя ее надписями и рельефами, желая придать ей форму,
отпечатать там образцы, с тем, чтобы произвести в ней новые объекты или отложить
иные осадки. Такая нескончаемая теория толкований (например, речи Тимея)
воспроизводит, кажется, то, что могло бы происходить не с текстом Платона, а с
хорой как таковой. Да, с хорой как таковой, если уж мы можем говорить таким
образом об этом Х (или Х), который или которая не должна иметь никакого
собственного определения - чувственного или умопостигаемого, материального или
формального, - а, следовательно, никакой самотождественности. Все происходит
так, как если бы будущая история интерпретаций хоры была заранее написана и даже
предписана, заранее воспроизведена и продумана в нескольких отрывках "Тимея" на
"предмет" хоры "как таковой". С ее непрерывными подъемами, провалами, повторным
благословением, пересъемкой или перепечаткой, эта история заранее устраняется,
потому что она программируется, воспроизводится и обдумывается посредством
антиципации. История предписанная, запрограммированная, репродуктивная,
продуманная - все ли это еще история? Разве что понятие истории не несет в себе
этого телеологического программирования, которое конституируя историю,
уничтожает ее. Признаваясь - "Вот так смутно нам представляется хора: с трудом,
апоретически и как бы в грезах", - некто (Тимей, Пла-
150 Ж. Деррида
тон и пр.) как бы говорит в итоге: "Вот на что отныне и навеки будут похожи все
интерпретации того, о чем я здесь говорю". Все интерпретации будут похожи на то,
что я говорю о хоре, а следовательно, то, что я говорю о хоре, заранее толкует и
описывает закон всей истории герменевтики и институций, которые конструируются
по этому поводу, об этом.
В этом нет ничего неожиданного. Хора принимает все определения, чтобы дать им
место, но она не имеет ни одного собственного. Она ими владеет, их имеет, потому
что их получает, но она не владеет ими как собственностью, у нее нет ничего в
собственности. Она "есть" не что иное, как итог или процесс того, что в
настоящий момент запечатлелось "на" ней, на ее сюжет и именно на него, но она не
есть сюжет или постоянная опора для всех этих интерпретаций, хотя, все же, она
не сводится к ним. Просто этот излишек - ничто; ничто, что может быть или о чем
можно говорить онтологически. Такое отсутствие опоры, которое нельзя представить
как отсутствующую опору или в отсутствие как опору, вызывает и сопротивляется
всякой бинарной или диалектической оппозиции, всякому освидетельствованию
философского, а более строго говоря - онтологического типа. Этот тип оказывается
одновременно бросающим вызов и отброшенным тем самым, чему дает место. Нужно ли
опять напоминать, настаивая на этом более аналитическим образом, что если что-то
имеет место или, согласно нашей идиоме, "данное" место, то давать место здесь не
означает жест некоего дающего субъекта, основы или начала какой-то вещи, которую
можно было бы кому-то дать.
Несмотря на столь робко предварительный характер этих замечаний, они, возможно,
все же позволят нам начать различать силуэт "логики", формализация которой
кажется почти невозможной. Будет ли эта "ло-
151 хора
гика" логичной, "формой логики", если воспользоваться выражением Вернана, когда
он говорит о "форме логики" мифа, которую нужно "сформулировать и даже
формализовать"? Конечно, такая логика мифа существует, но здесь снова возникает
наш вопрос: а не принадлежит ли мысль о хоре, которая очевидно не освобождает от
"непротиворечивой логики философов", пространству мифической мысли?
Руководствующийся ею "не-законнорожденный" логос, все ли он еще мифос?
Дадим себе время, чтобы снова начать издалека.
принимать, она должна не принимать, то, что она принимает. Во избежание всей
этой путаницы, парадоксальным образом, нужно формализовать ее подход и
придерживаться по ее поводу все время одного языка ( (50b)). He столько затем,
чтобы ей "давать все время одно и тоже имя", как это часто переводят, но
говорить о ней и называть ее все время одинаковым образом. Верно в общем и
целом, даже если эта вера несводима ни к какой другой. Этот "образ" -
единственный он или типичный? Обладает ли он особенностью идиоматического
события или упорядоченной обобщенностью схемы? Говоря иначе, находит ли эта
обобщенность в тексте Платона или, скорее, в этом эпизоде "Тимея" свою
единственность и самую лучшую формулировку или она всего лишь один из ее
образцов, сколь бы исключительной он ни был? Отчего, в каком смысле о "Тимее"
говорят, что он образцовый? Если более важно, чтобы одним и тем же оставалось
наименование,
149 хора
а не имя, то возможно ли заменить, подменить, перевести хору другими именами,
стараясь только заботиться о правильности наименования, например, речи?
Этот вопрос не может не звучать, когда мы вовлекаемся в такого рода действие
чтения и заранее включаемся в необъятную историю интерпретаций и новых
соответствий, которые с течением веков окружили хору своими хлопотами, принимая
заботу о ней или обременяя ее надписями и рельефами, желая придать ей форму,
отпечатать там образцы, с тем, чтобы произвести в ней новые объекты или отложить
иные осадки. Такая нескончаемая теория толкований (например, речи Тимея)
воспроизводит, кажется, то, что могло бы происходить не с текстом Платона, а с
хорой как таковой. Да, с хорой как таковой, если уж мы можем говорить таким
образом об этом Х (или Х), который или которая не должна иметь никакого
собственного определения - чувственного или умопостигаемого, материального или
формального, - а, следовательно, никакой самотождественности. Все происходит
так, как если бы будущая история интерпретаций хоры была заранее написана и даже
предписана, заранее воспроизведена и продумана в нескольких отрывках "Тимея" на
"предмет" хоры "как таковой". С ее непрерывными подъемами, провалами, повторным
благословением, пересъемкой или перепечаткой, эта история заранее устраняется,
потому что она программируется, воспроизводится и обдумывается посредством
антиципации. История предписанная, запрограммированная, репродуктивная,
продуманная - все ли это еще история? Разве что понятие истории не несет в себе
этого телеологического программирования, которое конституируя историю,
уничтожает ее. Признаваясь - "Вот так смутно нам представляется хора: с трудом,
апоретически и как бы в грезах", - некто (Тимей, Пла-
150 Ж. Деррида
тон и пр.) как бы говорит в итоге: "Вот на что отныне и навеки будут похожи все
интерпретации того, о чем я здесь говорю". Все интерпретации будут похожи на то,
что я говорю о хоре, а следовательно, то, что я говорю о хоре, заранее толкует и
описывает закон всей истории герменевтики и институций, которые конструируются
по этому поводу, об этом.
В этом нет ничего неожиданного. Хора принимает все определения, чтобы дать им
место, но она не имеет ни одного собственного. Она ими владеет, их имеет, потому
что их получает, но она не владеет ими как собственностью, у нее нет ничего в
собственности. Она "есть" не что иное, как итог или процесс того, что в
настоящий момент запечатлелось "на" ней, на ее сюжет и именно на него, но она не
есть сюжет или постоянная опора для всех этих интерпретаций, хотя, все же, она
не сводится к ним. Просто этот излишек - ничто; ничто, что может быть или о чем
можно говорить онтологически. Такое отсутствие опоры, которое нельзя представить
как отсутствующую опору или в отсутствие как опору, вызывает и сопротивляется
всякой бинарной или диалектической оппозиции, всякому освидетельствованию
философского, а более строго говоря - онтологического типа. Этот тип оказывается
одновременно бросающим вызов и отброшенным тем самым, чему дает место. Нужно ли
опять напоминать, настаивая на этом более аналитическим образом, что если что-то
имеет место или, согласно нашей идиоме, "данное" место, то давать место здесь не
означает жест некоего дающего субъекта, основы или начала какой-то вещи, которую
можно было бы кому-то дать.
Несмотря на столь робко предварительный характер этих замечаний, они, возможно,
все же позволят нам начать различать силуэт "логики", формализация которой
кажется почти невозможной. Будет ли эта "ло-
151 хора
гика" логичной, "формой логики", если воспользоваться выражением Вернана, когда
он говорит о "форме логики" мифа, которую нужно "сформулировать и даже
формализовать"? Конечно, такая логика мифа существует, но здесь снова возникает
наш вопрос: а не принадлежит ли мысль о хоре, которая очевидно не освобождает от
"непротиворечивой логики философов", пространству мифической мысли?
Руководствующийся ею "не-законнорожденный" логос, все ли он еще мифос?
Дадим себе время, чтобы снова начать издалека.
|
|