Но сам сейсмический вызов - это тоже только флирт со смертью,
и он является частью природных красот, подобно истории или теории
революции, гиперреалистический отзвук которых замолкнет здесь
вместе со скромным обаянием предшествующей жизни. Все, что
остается здесь от настойчивых исторических требований, - это
граффити на пляже, обращенное в открытое море и взывающее не к
революционным массам, а к небу, водному простору и прозрачным
божествам Тихого океана:

PLEASE, REVOLUTION!

Не случайно ли самая крупная военно-морская база, база 7-го
Тихоокеанского флота, который воплощает мировое американское
господство и является самой мощной военной силой в мире,
оказывается частью этой дерзкой красоты? Именно здесь, где веет
прекрасная магия Санта-Аны, из-за гор прилетает ветер
----------------------------------------
(1) Оргии и каннибализме (англ.).
[199]
пустыни и, чтобы остаться на четыре или пять дней разогнать туман,
заставляет гореть землю, искриться море и слепить людей, привыкших
к туману; самое прекрасное в Санта-Ане - это ночь на пляже, где
купаются как среди бела дня и, подобно вампирам, загорают при
лунном свете.
Эта страна без надежды.
Для нас, фанатов эстетики и смысла, культуры, вкуса и
соблазна, для нас, считающих прекрасным лишь то, что глубоко
нравственно, а увлекательным лишь героическое противопоставление
природы и культуры, для нас, неразрывно связанных с авторитетом
критического разума и трансцендентности, открыть очарование
нонсенса - значит перенести ментальный шок и обрести невиданное
освобождение, головокружительный разрыв связей как в пустыне, так
и в городах. Узнать, что можно получать наслаждение от устранения
всякой культуры и воодушевляться торжеством безразличия.
Я говорю об американских пустынях и городах, которые не
являются таковыми... Не об оазисах, не о памятниках, а о
бесконечном путешествии по неорганическому миру и автотрассам.
Повсюду: Лос-Анджелес или Твенти Найн Палмз, Лас Вегас или Боррего
Спрингз...
Я говорю не о желании: о пустыне. Желание - это еще одна
тяжкая зависимость, в Европе мы живем его остатками, остатками
агонизирующей критической культуры. Здесь же города - движущиеся
пустыни. Ни монументов, ни истории: одна только экзальтация
dbhfsyhuq пустынь и симуляции. В бескрайних городах та же
дикость, что и в полной тишине Бесплод-
[200]
ных земель. Почему Лос-Анджелес и пустыни так очаровывают?
Наверное, потому, что всякая глубина здесь упразднена и осталась
одна сияющая, подвижная и поверхностная нейтральность, вызов
смыслу и глубине, вызов природе и культуре, запредельное
гиперпространство, у которого нет ни истока, ни референций.
Во всем этом нет ни чар, ни соблазна. Соблазн в других
странах, в Италии, в отдельных пейзажах, ставших картинами, столь
же окультуренных и рафинированных в своих очертаниях, как города и
музеи, в которых они хранятся. Обозначенное, очерченное
пространство, в высшей степени привлекательное, в котором смысл
посреди этой роскоши превращается в конце концов в простое
украшение. Здесь же все совершенно наоборот: не соблазн, но
абсолютное очарование, очарование исчезновения всех критических и
эстетических форм жизни, в излучении ни с чем не соотнесенной
нейтральности, имманентной и солнечной. Нейтральность пустыни:
неподвижность без желания. Нейтральность Лос-Анджелеса:
бессмысленное движение без желания. Конец эстетики.
Улетучилась не только декоративная эстетика (природная или
архитектурная), но и эстетика тел и языка, всего того, что
составляет ментальный и социальный габитус европейца, в
особенности романоязычного, эта постоянная комедия дель арте,
пафос и риторика социальных связей, драматизация речи, ловушки
языка, аура макияжа и искусственность жестов. Весь эстетический и
риторический шарм совращения, вкуса, очарования, театра, но вместе
с тем и противоречия, насилия, всегда связанного с дискурсом,
игрой, дистанцией, искусственностью. Наш универсум никогда не
пустынен, он театрален. Всегда двусмыслен-
[201]
ный. Всегда культурный, и немного смешной в своей наследственной
культурности.
Поражает отсутствие всего перечисленного, и особенно
отсутствие архитектуры городов, которые суть долгий
сигналитический тревелинг, поразительное отсутствие аффектов и
выразительности в лицах и телах. Прекрасные, плавные, гибкие или
cool, или удивительно разжиревшие, что, возможно, связано не с
непреодолимой булимией, а общей несогласованностью, которая ведет
к распущенности тела или языка, питания или города в целом: набор
разобщенных, плохо согласованных друг с другом функций,
гипертрофированная и разрастающаяся во всех направлениях клеточная
ткань.