Скачать 55.08 Кбайт
Воля к власти.
Мы возросли в силе, мы опять
ближе подошли к XVII веку, а именно ко вкусам, установившимся в
конце его (Данкур, Лесаж, Реньяр).
{46}
121
Культура contra цивилизация. — Высшие точки подъема культуры
и цивилизации не совпадают: не следует обманываться в вопросе о
глубочайшем антагонизме между культурой и цивилизацией. Великие
моменты культуры всегда были, морально говоря, эпохами
испорченности; и с другой стороны, эпохи преднамеренного и
насильственного укрощения зверя-человека (цивилизации) были
временами нетерпимости по отношению к наиболее духовным и
наиболее смелым натурам. Цивилизация желает чего-то другого, чем
культура: быть может, даже чего-то прямо противоположного.
122
От чего я предостерегаю? От смешения инстинктов декаданса с
гуманностью;
от смешения разлагающих и необходимо влекущих к декадансу
средств цивилизации с культурой;
от смешения распущенности и принципа «laisser aller» с волей к
власти (она представляет из себя прямо противоположный принцип).
123
Нерешенные проблемы, вновь поставленные мной: проблема
цивилизации, борьба между Руссо и Вольтером около 1760. Человек
становится глубже, недоверчивее, «аморальнее», сильнее,
самоувереннее, и постольку «естественнее». Это прогресс. — При
этом, путем известного разделения труда, отделяются озлобленные слои
от смягченных, обузданных, так что общий факт не так то легко
бросается в глаза... Из самой природы силы, власти над собою и
обаяния силы вытекает то, что эти более сильные слои овладевают
искусством принудить всех видеть в их озлоблении нечто высшее.
Всякий «прогресс» сопровождается истолкованием возросших в силе
элементов в смысле «добра».
124
Возвратить людям мужество их естественных инстинктов.
Препятствовать их низкой самооценке (не обесценение в себе
человека как индивида, а человека как природы)...
Устранить из вещей противоположности, постигнув, что мы их сами
вложили в них.
Устранить вообще из жизни идиосинкразию общественности (вина,
наказание, справедливость, честность, свобода, любовь и т.д.)
Движение вперед к «естественности»: во всех политических
вопросах, также и во взаимоотношении партий, — даже меркантильных,
рабочих или работодательских партий — дело идет о вопросах мощи:
«что я могу» — и лишь затем как вторичное: «что я должен».
125
Социализм — как до конца продуманная тирания ничтожнейших
глупейших, т.е. поверхностных, завистливых, на три четверти актеров —
действительное является конечным выводом из «современных идей» и
их скрытого анархизма, но в тепловатой атмосфере демократического
благополучия слабеет способность делать выводы, да вообще
приходить к какому-либо определенному концу. Люди плывут по
{47}
течению, но не выводят заключений. Поэтому в общем социализм
представляется кисловатой и безнадежной вещью; и трудно найти более
забавное зрелище, чем созерцание противоречия между ядовитыми и
мрачными физиономиями современных специалистов и безмятежным
бараньим счастьем их надежд и пожеланий. А о каких жалких,
придавленных чувствах свидетельствует хотя бы один их стиль! Однако
при всем этом они могут во многих местах Европы перейти к
насильственным актам и нападениям; грядущему столетию предстоит
испытать во многих местах основательные «колики», и парижская
коммуна, находящая себе апологетов и защитников даже в Германии,
окажется, пожалуй, только легким «несварением желудка» по сравнению
с тем, что предстоит. Тем не менее, собственников всегда будет более
чем достаточно, что помешает социализму принять характер чего либо
большего, чем приступа болезни; и эти собственники как один человек
держатся той веры, «что надо иметь нечто, чтобы быть чем-нибудь». И
это — старейший и самый здоровый из всех инстинктов; я бы прибавил:
«нужно стремиться иметь больше, чем имеешь, если хочешь стать
чем-то большим. Так говорит учение, которое сама жизнь проповедует
всему, что живет: мораль развитая. Иметь и желать иметь больше,
рост, одним словом, — в этом сама жизнь. В учение социализма плохо
спрятана «воля к отрицанию жизни»: подобное учение могли выдумать
только неудавшиеся люди и расы. И самом деле, мне бы хотелось,
чтобы на нескольких больших примерах было доказано, что в
социалистическом обществе жизнь сама себя отрицает, сама подрезает
свои корни. Земля достаточно велика и человек все еще недостаточно
исчерпан, чтобы такого рода практическое поучение и demonstratio ad
absurdum представлялось мне нежелательным, даже в том случае, если
бы они могли быть достигнуты лишь ценою затраты огромного
количества человеческих жизней. Как бы то ни было, но даже в качестве <
ближе подошли к XVII веку, а именно ко вкусам, установившимся в
конце его (Данкур, Лесаж, Реньяр).
{46}
121
Культура contra цивилизация. — Высшие точки подъема культуры
и цивилизации не совпадают: не следует обманываться в вопросе о
глубочайшем антагонизме между культурой и цивилизацией. Великие
моменты культуры всегда были, морально говоря, эпохами
испорченности; и с другой стороны, эпохи преднамеренного и
насильственного укрощения зверя-человека (цивилизации) были
временами нетерпимости по отношению к наиболее духовным и
наиболее смелым натурам. Цивилизация желает чего-то другого, чем
культура: быть может, даже чего-то прямо противоположного.
122
От чего я предостерегаю? От смешения инстинктов декаданса с
гуманностью;
от смешения разлагающих и необходимо влекущих к декадансу
средств цивилизации с культурой;
от смешения распущенности и принципа «laisser aller» с волей к
власти (она представляет из себя прямо противоположный принцип).
123
Нерешенные проблемы, вновь поставленные мной: проблема
цивилизации, борьба между Руссо и Вольтером около 1760. Человек
становится глубже, недоверчивее, «аморальнее», сильнее,
самоувереннее, и постольку «естественнее». Это прогресс. — При
этом, путем известного разделения труда, отделяются озлобленные слои
от смягченных, обузданных, так что общий факт не так то легко
бросается в глаза... Из самой природы силы, власти над собою и
обаяния силы вытекает то, что эти более сильные слои овладевают
искусством принудить всех видеть в их озлоблении нечто высшее.
Всякий «прогресс» сопровождается истолкованием возросших в силе
элементов в смысле «добра».
124
Возвратить людям мужество их естественных инстинктов.
Препятствовать их низкой самооценке (не обесценение в себе
человека как индивида, а человека как природы)...
Устранить из вещей противоположности, постигнув, что мы их сами
вложили в них.
Устранить вообще из жизни идиосинкразию общественности (вина,
наказание, справедливость, честность, свобода, любовь и т.д.)
Движение вперед к «естественности»: во всех политических
вопросах, также и во взаимоотношении партий, — даже меркантильных,
рабочих или работодательских партий — дело идет о вопросах мощи:
«что я могу» — и лишь затем как вторичное: «что я должен».
125
Социализм — как до конца продуманная тирания ничтожнейших
глупейших, т.е. поверхностных, завистливых, на три четверти актеров —
действительное является конечным выводом из «современных идей» и
их скрытого анархизма, но в тепловатой атмосфере демократического
благополучия слабеет способность делать выводы, да вообще
приходить к какому-либо определенному концу. Люди плывут по
{47}
течению, но не выводят заключений. Поэтому в общем социализм
представляется кисловатой и безнадежной вещью; и трудно найти более
забавное зрелище, чем созерцание противоречия между ядовитыми и
мрачными физиономиями современных специалистов и безмятежным
бараньим счастьем их надежд и пожеланий. А о каких жалких,
придавленных чувствах свидетельствует хотя бы один их стиль! Однако
при всем этом они могут во многих местах Европы перейти к
насильственным актам и нападениям; грядущему столетию предстоит
испытать во многих местах основательные «колики», и парижская
коммуна, находящая себе апологетов и защитников даже в Германии,
окажется, пожалуй, только легким «несварением желудка» по сравнению
с тем, что предстоит. Тем не менее, собственников всегда будет более
чем достаточно, что помешает социализму принять характер чего либо
большего, чем приступа болезни; и эти собственники как один человек
держатся той веры, «что надо иметь нечто, чтобы быть чем-нибудь». И
это — старейший и самый здоровый из всех инстинктов; я бы прибавил:
«нужно стремиться иметь больше, чем имеешь, если хочешь стать
чем-то большим. Так говорит учение, которое сама жизнь проповедует
всему, что живет: мораль развитая. Иметь и желать иметь больше,
рост, одним словом, — в этом сама жизнь. В учение социализма плохо
спрятана «воля к отрицанию жизни»: подобное учение могли выдумать
только неудавшиеся люди и расы. И самом деле, мне бы хотелось,
чтобы на нескольких больших примерах было доказано, что в
социалистическом обществе жизнь сама себя отрицает, сама подрезает
свои корни. Земля достаточно велика и человек все еще недостаточно
исчерпан, чтобы такого рода практическое поучение и demonstratio ad
absurdum представлялось мне нежелательным, даже в том случае, если
бы они могли быть достигнуты лишь ценою затраты огромного
количества человеческих жизней. Как бы то ни было, но даже в качестве <
|
|