Скачать 55.08 Кбайт
Воля к власти.
Но
чтобы вынести этот крайний пессимизм (отзвуки которого тут и таи
слышатся в моем «Рождении Трагедии»), чтобы прожить, одиноким, «без
Бога и морали», мне пришлось изобрести себе нечто противоположное.
Быть может, я лучше всех знаю, почему только человек смеется: он
один страдает так глубоко, что принужден был изобрести смех. Самое
несчастное и самое меланхолическое животное — по справедливости и
самое веселое.
92
По отношению к немецкой культуре у меня всегда было чувство, что
она идет на убыль. То, что я познакомился именно с падающим видом
культуры, делало меня часто несправедливым по отношению к явлению
европейской культуры во всей ее совокупности. Немцы всегда идут
позади, с опозданием: они несут что-нибудь в глубине.
Зависимость от чужих стран, например: Кант — Руссо,
сенсуалисты, Юм, Сведенборг.
Шопенгауэр — индийцы и романтика, Вольтер.
Вагнер — французский культ ужасного и большой оперы, Париж и
бегство в первобытное состояние (брак брата с сестрой).
Закон идущих в хвосте (провинция за Парижем, Германия за
Францией). Как именно немцы открыли греков (чем сильнее мы
развиваем в себе какое-либо стремление, тем привлекательнее
становится броситься при случае в его противоположность).
Музыка есть постепенное стихание звука.
93
Возрождение и реформация. — Что доказывает Возрождение? То,
что царство «индивида» может бить лишь краткосрочным.
Расточительность слишком велика: отсутствует даже самая возможность
собирать, капитализировать, и истощение идет по следам. Есть времена,
когда все растрачивается, когда растрачивается даже та сила, при
помощи которой собирают, капитализируют, копят богатство к
{35}
богатству... Даже противники таких движений обречены на
бессмысленное расточение сил — и они быстро приходят к истощению,
обессилению, опустошению.
В реформации мы имеем одичалое и мужицки грубое подобие
итальянского ренессанса, вызванное в жизни родственными
инстинктами, с тою лишь разницей, что на севере, отсталом и
оставшемся на низкой ступени развития, ренессансу пришлось облечься
в религиозные формы: понятие высшей жизни еще не отделилось там от
понятия жизни религиозной.
И в реформации индивид стремится к свободе: «всякий сам себе
священник» — это тоже не более, чем одна из формул распущенности.
И действительно, достаточно было одного слова «Евангельская
свобода», чтобы все инстинкты, имевшие основание оставаться
скрытыми, вырвались наружу, как свора диких псов, грубейшие
потребности внезапно обрели смелость, все стало казаться
оправданным... Люди остерегались понять, какую свободу они в
сущности разумели, закрывали на это глаза... Но то, что глаза были
прикрыты и уста увлажнены мечтательными речами, не мешало тому,
что руки загребали все, что им попадалось, что брюхо стало Богом
«свободного Евангелия» и что все вожделения зависти и мести
утолялись с ненасытной яростью.
Так длилось некоторое время; затем наступило истощение, подобно
тому, как это случилось и в южной Европе, но опять-таки грубый вид
истощения: всеобщее ruere in servitium… Начался неприличный век
Германии.
94
Рыцарство как добытое с бою положение власти; его постепенное
разрушение (и отчасти переход в нечто более широкое, буржуазное). У
Ларошфуко налицо сознание основных мотивов этого благородства
душевного строя и христиански омраченная оценка этих мотивов.
Продолжение христианства Французской революцией. Соблазнитель
— Руссо: он вновь снимает оковы с женщины, которую с тех пор
начинают изображать все более интересной — страдающей. Затем рабы
и госпожа Бичер-Стоу. Затем бедные и рабочие. Затем порочные и
больные — все это выдвигается на первый план (даже для того, чтобы
вызвать сочувствие к гению, вот уже пятьсот лет они не могли найти
лучшего средства, как изображать его великим страдальцем!). Затем
выступает проклятие сладострастию (Бодлер и Шопенгауэр);
решительнейшее убеждение, что стремление к властвованию есть
величайший из пороков; совершенная уверенность в том, что мораль и
desintiressement тождественные понятия; что «счастье всех» есть цель,
достойная стремлений (т.е. царство небесное по Христу). Мы стоим на
верном пути: небесное царство нищих духом началось. —
Промежуточные ступени: буржуа (как parvenu путем денег) и рабочий
(как последствие машины).
Сравнение греческой культуры и французской времен Людовика XIV...
Решительная вера в себя. Сословие праздных, всячески усложняющих
себе жизнь и постоянно упражняющихся в самообладании. Могущество
формы, воля к самооформлению. «Счастье» как осознанная цель. Много
силы и энергии за внешним формализмом. Наслаждение созерцанием,
по-видимому, столь легкой жизни.
Греки представлялись французам детьми.
чтобы вынести этот крайний пессимизм (отзвуки которого тут и таи
слышатся в моем «Рождении Трагедии»), чтобы прожить, одиноким, «без
Бога и морали», мне пришлось изобрести себе нечто противоположное.
Быть может, я лучше всех знаю, почему только человек смеется: он
один страдает так глубоко, что принужден был изобрести смех. Самое
несчастное и самое меланхолическое животное — по справедливости и
самое веселое.
92
По отношению к немецкой культуре у меня всегда было чувство, что
она идет на убыль. То, что я познакомился именно с падающим видом
культуры, делало меня часто несправедливым по отношению к явлению
европейской культуры во всей ее совокупности. Немцы всегда идут
позади, с опозданием: они несут что-нибудь в глубине.
Зависимость от чужих стран, например: Кант — Руссо,
сенсуалисты, Юм, Сведенборг.
Шопенгауэр — индийцы и романтика, Вольтер.
Вагнер — французский культ ужасного и большой оперы, Париж и
бегство в первобытное состояние (брак брата с сестрой).
Закон идущих в хвосте (провинция за Парижем, Германия за
Францией). Как именно немцы открыли греков (чем сильнее мы
развиваем в себе какое-либо стремление, тем привлекательнее
становится броситься при случае в его противоположность).
Музыка есть постепенное стихание звука.
93
Возрождение и реформация. — Что доказывает Возрождение? То,
что царство «индивида» может бить лишь краткосрочным.
Расточительность слишком велика: отсутствует даже самая возможность
собирать, капитализировать, и истощение идет по следам. Есть времена,
когда все растрачивается, когда растрачивается даже та сила, при
помощи которой собирают, капитализируют, копят богатство к
{35}
богатству... Даже противники таких движений обречены на
бессмысленное расточение сил — и они быстро приходят к истощению,
обессилению, опустошению.
В реформации мы имеем одичалое и мужицки грубое подобие
итальянского ренессанса, вызванное в жизни родственными
инстинктами, с тою лишь разницей, что на севере, отсталом и
оставшемся на низкой ступени развития, ренессансу пришлось облечься
в религиозные формы: понятие высшей жизни еще не отделилось там от
понятия жизни религиозной.
И в реформации индивид стремится к свободе: «всякий сам себе
священник» — это тоже не более, чем одна из формул распущенности.
И действительно, достаточно было одного слова «Евангельская
свобода», чтобы все инстинкты, имевшие основание оставаться
скрытыми, вырвались наружу, как свора диких псов, грубейшие
потребности внезапно обрели смелость, все стало казаться
оправданным... Люди остерегались понять, какую свободу они в
сущности разумели, закрывали на это глаза... Но то, что глаза были
прикрыты и уста увлажнены мечтательными речами, не мешало тому,
что руки загребали все, что им попадалось, что брюхо стало Богом
«свободного Евангелия» и что все вожделения зависти и мести
утолялись с ненасытной яростью.
Так длилось некоторое время; затем наступило истощение, подобно
тому, как это случилось и в южной Европе, но опять-таки грубый вид
истощения: всеобщее ruere in servitium… Начался неприличный век
Германии.
94
Рыцарство как добытое с бою положение власти; его постепенное
разрушение (и отчасти переход в нечто более широкое, буржуазное). У
Ларошфуко налицо сознание основных мотивов этого благородства
душевного строя и христиански омраченная оценка этих мотивов.
Продолжение христианства Французской революцией. Соблазнитель
— Руссо: он вновь снимает оковы с женщины, которую с тех пор
начинают изображать все более интересной — страдающей. Затем рабы
и госпожа Бичер-Стоу. Затем бедные и рабочие. Затем порочные и
больные — все это выдвигается на первый план (даже для того, чтобы
вызвать сочувствие к гению, вот уже пятьсот лет они не могли найти
лучшего средства, как изображать его великим страдальцем!). Затем
выступает проклятие сладострастию (Бодлер и Шопенгауэр);
решительнейшее убеждение, что стремление к властвованию есть
величайший из пороков; совершенная уверенность в том, что мораль и
desintiressement тождественные понятия; что «счастье всех» есть цель,
достойная стремлений (т.е. царство небесное по Христу). Мы стоим на
верном пути: небесное царство нищих духом началось. —
Промежуточные ступени: буржуа (как parvenu путем денег) и рабочий
(как последствие машины).
Сравнение греческой культуры и французской времен Людовика XIV...
Решительная вера в себя. Сословие праздных, всячески усложняющих
себе жизнь и постоянно упражняющихся в самообладании. Могущество
формы, воля к самооформлению. «Счастье» как осознанная цель. Много
силы и энергии за внешним формализмом. Наслаждение созерцанием,
по-видимому, столь легкой жизни.
Греки представлялись французам детьми.
|
|